Она поворачивает голову и улыбается одними глазами – только для меня. Я никогда не видел, чтобы ее глаза орехового цвета смотрели так на кого-либо другого. И сейчас, за завтраком в Большом Зале, она оглядывается специально для того, чтобы посмотреть на слизеринский стол. А точнее – на меня.
В это утро она выглядит такой счастливой – разозлить ее не смог даже идиот Уизел, который залил молоком обложку ее новенького учебника по Нумерологии.
Наконец она отворачивается, но я продолжаю смотреть ей в спину. Ее спина, обычно слегка сутулая, сегодня выглядит неестественно прямой. И это выдает ее. Она нервничает. Еще бы – из-за меня ей не удалось вчера дописать доклад по Зельеварению.
Собственно вчера она не особенно волновалась по этому поводу, но сегодня заметно тревожится. Жаль, что она не слизеринка – нам Снейп прощает практически все. Хотя о чем я говорю! Она не могла бы учиться на Слизерине при всем своем желании, ведь туда не принимают грязнокровок.
Грязнокровка… Как давно я не называю ее так? Кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я в последний раз буквально выплюнул это оскорбление ей в лицо. А теперь все изменилось. И все же то, что я досконально изучил ее тело, не означает, что мы стали друзьями. Вовсе нет. То, что происходит между нами, скорее похоже на кислород, столь необходимый нам обоим. Кислород, которого нам так яро не хватает.
Каждый раз, когда я направляюсь к Грейнджер после уроков, я пытаюсь понять, зачем я это делаю. В конце концов, если бы мы действительно так нуждались друг в друге, то не стали бы столь тщательно скрывать свои отношения. С другой стороны, мы ведь не Поттер с Уизлеттой, чтобы выставлять чувства напоказ и всем своим видом демонстрировать, какие мы счастливые. Это выглядит так по-детски глупо – что для меня, что для моей грязнокровки.
Да, она все еще гриффиндорка и Грейнджер – до мозга костей. С одной лишь поправкой: Грейнджер, принадлежащая Драко Малфою. Принадлежащая мне. Скажите вы мне это годом раньше – я, не задумываясь, отправил бы вас в отделение для душевнобольных. Но теперь я не стал бы отрицать вашей правоты.
Война изменила всех нас, и даже моя семья вынуждена была смириться с новыми устоями. Чистокровные, полукровки, грязнокровки – отныне не существовало разницы. Было довольно непривычно и странно принять то, что теперь никому не было дела до того, насколько чиста моя кровь.
Многих чистокровных это не устраивало, но всем нам пришлось принять новые правила игры. А потом в моей жизни появилась она – грязнокровка Грейнджер. Не то чтобы я не замечал ее все эти годы – мне нравилось издеваться над ней и над ее верными дружками. Но теперь я посмотрел на нее с другой стороны и неожиданно для себя осознал ее привлекательность.
После восстановления Хогвартса многие захотели вернуться, чтобы нормально окончить школу и сдать экзамены. Вернулось и неразлучное Золотое Трио. Грейнджер тогда только начала встречаться с Уизелом, и, признаюсь, мне даже как-то неудобно, что она бросила его ради меня. Мне, Драко Малфою, бывает неудобно? Бред, сказали бы вы. Но это не так.
Я понимаю, что не могу дать ей всего того, что может дать Уизел – преданную дружбу, любовь на века, уютную обстановку, посиделки у семейного очага с кучей рыжеволосых, пусть и глупых, детей. Но она выбрала меня, и это даже немного… странно. Возможно, я сам виноват. Я прикоснулся к ней первым, обнял ее первым, поцеловал ее первым. А она и не думала сопротивляться.
Нет, конечно же, я был удивлен – все-таки ее компания никогда меня не жаловала, даже несмотря на то, что мы с Поттером по очереди спасли жизнь друг другу. Уизел – тот вообще продолжал люто меня ненавидеть. Я думал, что и для Грейнджер останусь слизеринским хорьком и предателем. Как, впрочем, для всех гриффиндорцев. Но она ясно дала мне понять, что наша прошлая вражда окончена.
Ей вручили значок старосты. Мне, естественно, никто такого поста не доверил. Вторым старостой школы стал Невилл Лонгботтом, несмотря на то, что он тоже был гриффиндорцем, а значит, оба старосты были с одного факультета.
У Грейнджер, как у старосты школы, были собственные гостиная и спальня – так сказать, личная территория, которая и стала местом наших постоянных встреч. Здесь было так хорошо, что мне просто не хотелось уходить. Но я должен был хотя бы для проформы иногда появляться в слизеринской гостиной. При этом я старался избегать множества ненужных расспросов, которыми меня забрасывали при каждом моем появлении в общей комнате.