Чтобы не портить аппетита перед обедом, поп даже не притронулся к зачерствевшим просфорам, лежавшим на ржавом подносе.
Прошло с полчаса, но ни одна живая душа с жареным барашком на противне не появлялась.
«Заспались, наверное, после ночной воздушной тревоги», — подумал отец Марко, вышел из церкви и вторично ударил в колокол. Потом, задрав повыше похожий на картофелину нос, потянул воздух с востока, потянул с запада — все село пахло жареной бараниной.
— М-да, его, нечистого, работа! — Отец Марко проглотил слюну и снова вернулся в церковь. — Подобных чудес и в святом писании не сыщешь!
Принялся он службу служить в пустой церкви да так разошелся, так зычно раскричался, что святые и те задрожали в своих источенных червями иконостасах.
— Хоть бы пономарь явился! — бормотал он между протяжными «Христос воскресе». — Хоть бы он своего барашка прихватил!.
Служба подходила к концу, когда в воротах церковного двора, распахнутых настежь в предвидении потока противней, показался ковылявший пономарь.
Завидев его, поп так и обмер: и этот шел без противня с ягненком!
— И ты с пустыми руками! — заорал поп на пономаря, замершего перед троном архиерея.
— Отче, прости! — перекрестился пономарь Петко. — Исповедай меня, отче, грех на мне великий! Видит бог — еле вырвался из ихних рук!
Бросив службу, отец Марко выслушал исповедь одного-единственного преданного сына церкви.
Утром, как только вынули ягненка из печки, сыновья отнесли противень в погреб, а отцу напрямик заявили, что не позволят нести этого барашка в церковь для освящения. Если же, дескать, попу Марко не терпится на Георгиев день отведать баранью ножку, пускай, говорят, сам купит ягненка, да и заколет его.
— Какие слова, ох, какие, отче, слова они говорили! — причитал старик, пуще всего боявшийся, как бы ему не потерять те четыреста левов, которые он получал здесь за то, что звонил в колокола и подметал церковь. — «Этих ягнят, кричат, мы сами выходили! Для гитлеровцев по нарядам забирают, жандармы безо всяких нарядов грабят, фининспектора́ — обиралы… не поймешь, кому первому давать! Нету, кричат, ничего нету для попа! Ничего не осталось! Прежде бывало, а теперь нету. Пускай, говорят, у своего господа бога попросит. Ежели поп и в самом деле святой человек, господь ему не то что ягненка — целого барана круторогого отвалит».
— Анафема-а! — не сдержавшись, заревел отец Марко. — Громом бы этих нечестивцев поразило! А за то, что ты барашка не принес для освящения, как обычай того требует, — знай, с нынешнего дня…
— Ой, погоди, батюшка! — задрожал пономарь. — Право слово, парни мои те виноваты! Все село так порешило! Всем миром. С того началось, с Дило, из кооперации который…
— Та-ак! — И свет неземной догадки озарил шароподобное лицо попа. — Заговор, значит? Комплот против державы и религии? Дило, говоришь? Этот Дило-шило только видимости ради товар народу продает, а на самом деле политику тут разводит! Та-ак, та-ак! Ага-а!
И заронил бог тайное решение в огорченную душу своего деревенского первосвященника. Швырнул поп кадильницу в руки перепуганного пономаря, выскользнул из своих златотканых одеяний и, почернев чернее рясы, торопливо зашагал домой.
Но на улице поджидало его еще более тяжкое мученичество. Мало того, что по всей улице разносился аромат жареных барашков и теплого хлеба, — изо всех окон, из-за каждой калитки и забора выглядывали любопытные девки, мужики, дети, перешептывались, хихикали. Так и чудилось бедняге, будто все они допытываются, что же будет у их попа на обед в самый что ни на есть Георгиев день?
Когда поп переступил порог своего дома, попадьиха все еще валялась на мягких пружинах.
А почему бы и в самом деле не подремать ей подольше в такое праздничное утро? Небось не один и не два противня принесут в церковь, раз цыгане и те в Георгиев день не обходятся без жареного барашка. Хватит попу работы до самого обеда.
Варить попу обед нынче тоже не было смысла. Никто, правда, не звал его сегодня ни на крестины, ни на поминки, ни на сороковины, но разве не пообещал ей батюшка целую гору бараньих лопаток? А если б еще голова ягнячья перепала бы! Очень, уж она любила ягнячьи мозги, намазанные на тонкий ломтик теплого хлеба… Ей оставалось только одно — приготовить салат из зеленого лука, а долго ли его готовить?..
— Все дрыхнешь! — вдруг оглушил ее пап.
С того самого дня, когда привели его в село Сухаче, в портняжное ателье ее тетки Маришки, познакомиться с невестой и расспросить о приданом — деньгах, земле, поп ни разу еще не говаривал с ней так грозно.