— О, превратности человеческой жизни! — твердил Бруно. Вот совершаю путешествие вокруг Черного моря, и все ради того, чтобы сэкономить десять пара, которые я охотно заплатил бы из собственного кармана тайком от самого нетерпимого из турок. Но для этого мне следовало быть более предусмотрительным. Ах, упрямец, упрямец! После отъезда я похудел уже на два фунта! За четыре дня! Что же будет через четыре недели? Ну вот, опять эти проклятые насекомые!
Сколь ни плотно Бруно закрыл раму, несколько дюжин комаров все же смогли проникнуть в кабриолет и теперь остервенело набрасывались на беднягу. Сколько шлепков и почесываний это вызвало! Как изощрялся он, обзывая их москитами, раз господин Керабан не мог его слышать.
Таким образом прошел час, затем еще один. Если бы не надоедливые атаки этих насекомых, то, уступая усталости, Бруно, может быть, и заснул бы. Но кто мог бы спать в таких условиях?!
Наверное, было уже за полночь, когда Бруно пришла в голову запоздалая идея. Она должна была бы гораздо раньше прийти к нему, чистокровному голландцу, который, рождаясь, ищет сначала руками курительную трубку, а потом уж губами — грудь кормилицы. Идея заключалась в том, чтобы бороться с вторжением комаров затяжками табачного дыма. Как он не подумал об этом до сих пор! Если эти насекомые сумеют противостоять тому маленькому никотиновому аду, который он сейчас устроит в своем кабриолете, то, значит, их комариная жизнь в болотах нижнего Дуная воистину сурова!
Итак, Бруно достал из кармана свою фарфоровую трубку с эмалевыми цветочками — точную копию той, которую у него так бесстыдно украли в Константинополе. Он набил ее, как если бы это было огнестрельное оружие, которое он собирался разрядить по вражеским войскам. Затем высек огонь огнивом, зажег трубку и стал вдыхать дым превосходного голландского табака и выдыхать его огромными клубами.
Комариный рой сперва усилил жужжание, удваивая взмахи крыльев, а потом постепенно рассеялся в самых темных углах кабриолета. Бруно мог поздравить себя с придуманным маневром. Батарея, только что пущенная им в дело, совершила чудо: нападавшие отступили в беспорядке. Но так как он не стремился брать пленных, то быстро открыл раму, чтобы дать выход находящимся внутри кабриолета насекомым, хорошо понимая, что его дымовые залпы препятствовали проникновению наглых кровососов снаружи.
Теперь, когда Бруно освободился от легиона[114] несносных двукрылых, он мог даже рискнуть как следует осмотреться по сторонам. Кругом было все еще очень темно. Налетали сильные порывы бриза и раскачивали карету, которая, впрочем, была очень устойчивой. Поэтому оснований опасаться, что она перевернется, не было.
Смотря вперед, Бруно старался увидеть, нет ли каких-либо огней на северном горизонте, свидетельствовавших о возвращении ямщика с запасными лошадьми. Полная темнота, мрак, тем более глубокий вдали, что передняя часть почтовой кареты четко вырисовывалась в свете, отбрасываемом фонарями. Затем Бруно оглянулся по сторонам, и ему показалось, что на расстоянии около шестидесяти футов появились какие-то яркие точки, которые быстро и бесшумно перемещались во мраке то на уровне земли, то на два-три фута выше.
Первым делом Бруно спросил себя, не было ли это простой фосфоресценцией[115] блуждающих огоньков на поверхности болота, где всегда хватает сероводорода[116]. Однако, если его рассудочное предположение могло оказаться ошибочным при определении степени опасности непонятного явления, то лошадей-то их инстинкт не мог обмануть! А они начали при виде этого феномена проявлять признаки волнения, принюхиваясь и фыркая необычным образом.
«Что это? — спросил себя Бруно. — Без сомнения, какая-нибудь новая неприятность. Может, волки?»
Не было ничего невероятного в том, что это и впрямь сверкали глазами волки. Еще бы! Они могли учуять лошадей! Стаи всегда голодных серых хищников часто встречаются в дельте Дуная.
— Вот черт! — пробормотал Бруно. — Это было бы похуже, чем москиты или комары нашего упрямца. И табачным дымом здесь ничего не сделаешь.
Тем временем лошади испытывали живейшее беспокойство, и в этом невозможно было ошибиться. Они пытались брыкаться в густой грязи, становились на дыбы и сильно дергали карету. К этому моменту светящиеся точки заметно приблизились и — что за странность? — нечто вроде глухого хрюканья стало примешиваться к свисту ветра.
115
Фосфоресценция — здесь: неточное и ненаучное использование термина, обозначающего нечто совсем иное, нежели свечение огоньков горящего болотного газа.
116
Сероводород — бесцветный газ, образуется, в частности, при разложении белковых веществ. Содержится в некоторых минеральных водах и лечебных грязях.