— И сейчас мы направляемся…
— В Коблево, в дюжине лье от Одессы. Я рассчитываю прибыть туда сегодня вечером.
— А побывав в Коблево? — продолжал спрашивать Ахмет.
— Мы будем ехать всю ночь, племянник, чтобы прибыть в Николаев[155] завтра к полудню.
— Отлично, дядя Керабан! Ехать нужно быстро. Но после Николаева не хотите ли вы всего за несколько дней добраться до кавказских уездов?
— Но как?
— Воспользовавшись железными дорогами юга России, которые через Александровск[156] и Ростов позволят нам пройти добрую треть нашего пути.
— Железные дороги? — воскликнул Керабан.
В этот момент ван Миттен слегка толкнул локтем своего молодого спутника.
— Бесполезно, — сказал он ему вполголоса. — Бессмысленное обсуждение. Отвращение к железным дорогам…
Ахмет знал, разумеется, каковы были мысли его дяди об этих средствах передвижения, слишком современных для верного сторонника старотурецкой партии. Но ему казалось, что в этих обстоятельствах господин Керабан мог бы, в конце концов, хотя бы раз пожертвовать своими драгоценными предубеждениями.
Уступить, хоть на миг, в одном каком-либо вопросе? Но тогда Керабан не был бы больше самим собой.
— Ты говоришь о железной дороге, я полагаю? — спросил он.
— Конечно, дядя.
— И хочешь, чтобы я, Керабан, согласился сделать то, что никогда еще не позволял себе?
— Мне кажется, что…
— Тебе хочется, чтобы я, Керабан, глупейшим образом разрешил тащить себя паровой машине?
— Когда вы попытаетесь…
— Ахмет, ты не подумал о том, что имеешь дерзость предлагать мне!
— Но, дядя…
— Я говорю, что ты не подумал, коль скоро позволяешь себе подобное предложение!
— Уверяю вас, дядя, что в этих вагонах…
— Вагонах? — ухмыльнулся Керабан, повторяя это иностранное слово с интонацией, которую невозможно передать.
— Да… эти вагоны, которые скользят по рельсам…
— Рельсам? — поспешно спросил Керабан. — Что это за ужасные слова? И на каком языке мы разговариваем, сударь?
— На языке современных путешественников.
— Скажи-ка, племянник, — ответил упрямый герой, начиная уже раздражаться, — разве у меня вид современного путешественника, который согласился бы подняться в вагон и дать тянуть себя машине? И что за необходимость скользить по рельсам, если я могу катиться по дороге?
— Но когда торопятся, дядя…
— Ахмет, посмотри мне в лицо и запомни: если не будет больше карет, я поеду на телеге; не отыщется телеги — сяду на лошадь; не достану лошади — поеду на осле, исчезнут все ослы — пойду пешком; не смогу идти — поползу на коленях; лишусь колен…
— Друг Керабан, остановитесь Бога ради! — воскликнул ван Миттен.
— …поползу на животе! — выкрикнул возбужденный господин Керабан. — Да! На животе!
И, схватив Ахмета за руку, он продолжил:
— Слышал ли ты когда-нибудь, что Мухаммад ехал в Мекку[157] по железной дороге?
Ясно, что на последний аргумент возражать было нечего. Ахмет мог сказать, что если бы во времена Мухаммада были железные дороги, то он ими пользовался бы. Но промолчал, в то время как господин Керабан продолжал брюзжать в своем углу, с удовольствием искажая все известные ему слова из железнодорожного жаргона[158].
Хотя карета и не могла соревноваться в скорости с экспрессом, но шла она легко. Упряжка несла ее галопом по довольно хорошей дороге, и жаловаться было не на что. Лошадей на подстанциях было достаточно. Ахмет, с согласия дяди занимавшийся всеми расходами, платил чаевые ямщикам с царской щедростью. Кредитные билеты буквально вылетали из его кармана.
Таким вот образом двигаясь вдоль побережья, карета в тот же день проехала через местечки Шумирка и Александровка[159]. Вечером прибыли в Коблево. Оттуда — всю ночь продвигались в глубь провинции, с целью пересечь Буг у Николаева. Путешественники легко добрались до этого города к полудню 28 августа.
Около трех часов карета простояла перед довольно сносной гостиницей. Путешественники подкрепились неплохим обедом, большая часть которого досталась Бруно. Ахмет воспользовался задержкой и написал банкиру Селиму, что поездка проходит в приемлемых условиях. Не забыл он конечно же при этом и добавить нежные слова для Амазии. Что же до господина Керабана, то все время стоянки было им употреблено для поглощения душистого мока и вдыхания ароматов наргиле. Наконец, ван Миттен и Бруно, считавшие, что это странное путешествие должно хотя бы пополнить копилку их дорожных впечатлений, хотели было немного осмотреться в Николаеве. Замечу, кстати, что процветание этого города возрастает за счет его соперника Херсона до такой степени, что его претензия — в будущем дать свое имя в качестве названия всей губернии[160] — не кажется пустой похвальбой. Но для знакомства с Николаевом лишнего времени у голландцев так и не оказалось.
155
Николаев — город, морской порт на Днепро-Бугском лимане (заливе, образованном при затоплении морем долин равнинных рек) Черного моря.
156
Александровск (ныне — Запорожье) — город тогдашней Екатеринославской губернии, на Днепре.
157
Мекка — в Саудовской Аравии, родина основателя ислама Мухаммада. С VII века — священный город мусульман и место их паломничества. Впервые упоминается во II веке, в современном виде относится к XVI–XVII векам.
158
Жаргон — речь какой-либо социальной группы, ответвление от общенародного языка с наличием специфических слов и выражений, в основном профессиональных.
160
Херсонская губерния — одна из южных новороссийских губерний на Черном море, простиралась от Кременчуга до Одессы и от Тирасполя до Кривого Рога.