Если Керчь — греческая по своему населению и обычаям, то Тамань — казацкая.
Отсюда и контраст, который голландец смог заметить лишь мельком.
Направляясь неизменно по самым коротким дорогам, карета в течение часа следовала по южному побережью таманской бухты. Этого времени путешественникам хватило, чтобы понять: местность чрезвычайно благоприятна для охоты, возможно, как нигде на планете.
Пеликаны[218], бакланы, гагары[219], не считая дроф, прятались в этих болотах в количестве поистине невероятном.
— Я никогда не видел столько водоплавающей дичи! — заметил ван Миттен. — На этих болотах можно выстрелить наудачу, и ни крупицы свинца не будет потеряно зря!
Это замечание голландца не вызвало никаких споров. Господин Керабан охотником не был, а Ахмет думал совсем о другом.
Спор начался только по поводу стаи уток, которую упряжка вспугнула, когда она оставила побережье слева, чтобы двигаться по диагонали на восток.
— Да их целая рота! — воскликнул ван Миттен. — И даже целый полк!
— Полк? Вы хотите сказать, армия? — ухмыльнулся Керабан, пожимая плечами.
— Честное слово, вы правы! — продолжал ван Миттен. — Здесь сто тысяч уток.
— Сто тысяч уток, — передразнил Керабан. — Скажите, двести тысяч!
— О! Двести тысяч!
— Я сказал бы, даже триста тысяч, ван Миттен, и все еще был бы далек от истины.
— Вы правы, друг Керабан, — благоразумно ответил голландец, не желая вынуждать своего спутника дойти до миллиона.
Но в общем прав был все-таки он. Сто тысяч уток — это грандиозная вереница. Но в том фантастическом облаке из птиц, которое отбрасывало огромную тень на бухту, развертываясь против солнца, их было никак не меньше.
Погода радовала, дорога оказалась вполне проходимой. Упряжка быстро продвигалась, и лошади на станциях не заставляли себя ждать. Не было больше господина Саффара, досаждавшего нашим путешественникам столь долго.
Само собой разумеется, что всю надвигавшуюся ночь они собирались мчаться к первым отрогам Кавказа, громада которого смутно обрисовывалась на горизонте. Поскольку путники переночевали в керченской гостинице, то никто и не помышлял о том, чтобы покинуть карету раньше, чем через тридцать шесть часов.
Однако к вечеру, в час ужина, путешественники остановились перед станцией, которая одновременно была и гостиницей. Они не слишком хорошо представляли себе, как обстоит дело с провизией на кавказском берегу и легко ли будет там найти пищу. Поэтому осторожность требовала экономить запасы, сделанные в Керчи.
Гостиница была посредственной, но еды в ней хватало. На это нельзя было жаловаться.
Одна только характерная деталь; хозяин то ли по природной недоверчивости, то ли в силу местного обычая хотел, чтобы все оплачивалось по мере потребления.
Так, когда он принес хлеб, то сказал:
— Это десять копеек.
И Ахмет дал ему десять копеек.
А когда были поданы яйца:
— Это двадцать четыре копейки.
И Ахмет должен был заплатить запрошенные двадцать четыре копейки.
За квас — столько-то! За уток — столько! За соль — да, за соль! — столько!
И Ахмет опять покорялся.
Лишь за скатерть, салфетки да скамейки нужно было платить отдельно и заранее. И так со всем: даже с ножами, стаканами, ложками, вилками, тарелками.
Понятно, что это быстро привело господина Керабана в раздражение. Кончилось тем, что он купил для ужина оптом разную необходимую утварь и не удержался при этом от упреков, которые, впрочем, хозяин гостиницы принял с бесстрастностью, сделавшей бы честь и ван Миттену.
Затем, когда с едой было покончено, Керабан сам превратился в торговца, а хозяин — в покупателя собственной утвари, но за полцены.
— Счастье еще, что он не заставляет платить за пищеварение! — съязвил господин Керабан. — Что за человек! Он достоин быть министром финансов Оттоманской империи! Такой сумел бы обложить налогом каждый взмах веслом на каиках Босфора!
Поужинали, однако, вполне прилично, и это было самым важным, как заметил Бруно. В дорогу путешественники отправились уже в наступившей ночи, темной и безлунной.
Это очень своеобразное впечатление, не лишенное, впрочем, очарования — чувствовать себя уносимым непрерывно рысью упряжки в глубокую темноту. Посреди неизвестной страны, где деревни очень удалены друг от друга, редкие хутора разбросаны по степи на больших расстояниях, вскоре теряется представление о времени. Бубенчики лошадей, неровный стук копыт по земле, скрип колес на песчаной почве, их дребезжание по колеям, изрытым частыми дождями, щелканье бича ямщика… Добавьте к этому свет фонарей, теряющийся во мраке, когда дорога ровная, или цепляющийся за деревья, каменные глыбы и указательные столбы на насыпях у дороги, — и все это вместе составит ансамбль из разных шумов и быстрых видений, к которым лишь немногие путешественники равнодушны. Ты слышишь шумы, видишь ряд мимолетных картин — но все это несколько нереально.
218
Пеликаны — большие водоплавающие птицы, водятся в устьях рек, на морских берегах, отлично летают. Ловят рыбу, пряча ее в кожистый мешок под клювом.
219
Гагары — водоплавающие птицы, обитают в северных широтах. Какая-то оплошность автора, «поселившего» их в Крыму.