Лидочка достала из шкафа вязаную мамой кофту «на счастье», и пусть после всех очисток она уже не пахла домом, но оставалась такой же теплой. Уткнувшись в кофту шмыгающим носом, немножко плача, Лидочка пересмотрела запись еще три раза.
Когда твоя профессия космический пловец, будто ныряльщик, вроде фридайверов, начинаешь привыкать к ощущению скоростей, появляется чувство баланса и центра тяжести, поэтому, едва лодка замедлилась, Мирослав Ворон открыл глаза и уставился в крепкое псевдодеревянное покрытие днища верхней полки. Слева в зазор между стеной и панелью аварийной АТС была вложена пластинка голографии с извивающейся на деревянном стуле девицы в большой белой фуражке с якорем на кокарде, позади плескалось изумрудно-синее море, а изогнутая пальма обмахивала девушку, точно опахалом, своими длинными листьями. Несмотря на то, что прописным курсивом по диагонали было выведено «Катрин Рихтер», Мирослав не знал ни ее почерка, ни ее голоса, ни ее саму. Голография прилагалась к одному из журналов, которыми снабдили лодку еще на Фобосе. В первые дни, перелистав всю макулатуру, каждый из космонавтов выбрал себе девицу по душе. Ворону досталась Катрин Рихтер, блондинка с узкими бровями над небольшими лодочками стальных серых глаз, при этом весьма теплых и задорных. Небольшое утешение в долгом походе.
Раскатистый гул, перемежающийся с постукиванием ног огромной железной сороконожки все нарастал. Изображение голографии стало подрагивать, а сама Катрин Рихтер поигрывать глазами. Вибрация медленными озерными волнами накатывалась на койку. Амплитуда увеличивалась.
То включились силовые установки дизель-аннигиляторного космического крейсера «Нут». Мирослав откинул одеяло тонкой синей шерсти, встал и машинально заправил постель, затем сложил полку.
- Ворон не жаворонок, - пробурчал Адастров с верхней койки, поворачиваясь к стене лицом и подоткнув углы подушки, пару раз причмокнул и вновь уснул.
«И не сова», - мысленно ответил Мирослав.
Он глянул на часы: по бортовому времени было 23:20. До смены вахты сорок минут. «Поздновато они на дизель перешли». Лишь когда Мирослав надел полимерное эрбэ с нашитым боевым номером, задумался над тем, что пришел день радиосвязи. Два года минуло с прошлого сеанса. Что-то должно же было измениться, там, на Марсе, на этой нищей, рудокопной планете! «Хватает ли братишке и матери денег из моей зарплаты на воздух и воду? Пошел ли Ромка учиться?»
У раковины, встроенной в противоположную стену кают-компании, он умыл лицо прохладной водой и выдавил пасту на зубную щетку. После мяты суррогатный кофе кажется не таким кислым и противным. Поэтому, как и прочие космонавты, пасту Мирослав не смывал, лишь раз сплюнул. А губы утер синтетической салфеткой.
Из зеркала на него глядел мужчина с простоватым лицом, на котором с некоторой долей печали сверкали красновато-карие глаза с зеленым пятнышком на радужке правого. Загар под Земным солнцем еще не сошел даже после года в криокамере, хотя заметно побледнел за те две недели, что они тормозили с семнадцати световых узлов до дизельных скоростей.
Мирослав провел рукой по рыжеватой щетине, а после по черной отаве выбритых висков и спустился по такому же пушистому затылку. Задержал руку на шее и размял мышцы. Несмотря на то, что родился он на Марсе, ничем не походил на типичных узкогрудых астеников - характерного телосложения в условиях низкой гравитации, - не было в нем и типичной смуглости кожи, испещренной темными полосами родинок, что проявлялись у марсиан как защита избыточного радиационного излучения. Если не всматриваться, а полосы все-таки имелись на его коже, сливающиеся с земным загаром, Мирослав едва ли отличался от Максима Адастрова, коренного землянина.
Катрин Рихтер, он вынул голографическую пластину и положил в нагрудный карман рядом с книжкой боевого номера, не давала забыть, кем он стал после учебки на Земле - боевым пловцом на расстоянии световых лет от любого океана. Милая незнакомка на пляже с пальмами, никогда не подтрунивала над ним. За это он ее любил, заочно. Похлопав пятерней по карману, он приступил к синтезированному кофе и, прополоскав им рот, решил, пока неугомонный Адастров спит носом к стенке, записать сообщения для брата и матери.
Пока оставалось время перед заступлением на первую вахту, Мирослав зашел на Центральный Пост, справиться о местонахождении их лодки, тем более это было по пути из кают-компании.