— Значит, я просто плохо работаю, мой фюрер, — смиренно сказал Кальтенбруннер. — Постараюсь исправить ошибку.
Гитлер удовлетворенно кивнул. Взгляд его мутных, испуганно бегающих глаз остановился на лице Кальтенбруннера, стараясь уловить степень надежности этого человека. Гитлер больше не верил никому. Он боялся всех. А что, если Кальтенбруннер вздумает по своей системе допрашивать Хаусхофера и тот выложит все про тайные переговоры, назовет имена Гамильтона, Чизбро? В случае проигрыша войны Гитлеру не простили бы такого разоблачения. Нет, нет, Хаусхофер не должен болтать!
— Знаешь что… — задумчиво сказал Гитлер, — доведи до конца дело Хаусхофера без лишних проволочек. И без болтовни. Не нужно допросов: будем гуманны, раз все ясно и так. Мне все ясно.
Генерал-полковник Ганс Хойхлер, командующий силами УФРА в Европе, не имел представления о том, что судьба Бауэра сходна с его собственной. Иначе он вел бы себя еще более уверенно, нежели теперь. Подобные обстоятельства связывают людей. Но Бауэр знал до последней буквы послужной список генерал-полковника Хойхлера и был уверен, что может на него положиться больше, чем на любого другого генерала. В любой момент Бауэр мог прижать Хойхлера делом, невольно сохраненным для него Кальтенбруннером. Вот ирония жизни: Кальтенбруннер давно гнил в могиле, а Бауэр пользовался плодами его трудов! Он шел с открытыми глазами, когда предлагал Хойхлера в качестве непосредственного исполнителя воинственных планов УФРА в Европе. Хойхлер был вполне своим человеком для него, для некоронованных королей Рура и, наконец, для генералов бундесвера. Они давно забыли традиции и вовсе не собирались выкидывать из своей среды провокатора Хойхлера.
3
Хойхлер преуспевал. Масштаб его провокационной деятельности увеличивался: из соглядатая в среде коллег-генералов он превратился в активного организатора диверсий всеевропейского, а может быть, и мирового значения. Очередным заданием хозяев — некоронованных королей Рура — был срыв предстоящего совещания правительств по всеобщему разоружению. Времена изменились. Теперь недостаточно убрать со сцены одного-двух министров или даже президента. Воля народов к миру огромна. Чтобы двинуть в ход колесницу войны, теперь нужны диверсии против целых народов: взорвать волю к миру сотен миллионов людей; набросить черное покрывало на глаза всем простым людям мира!
В душе Хойхлер гордился тем, что из мелкого провокатора-убийцы нынешние хозяева произвели его в ранг одного из главных организаторов третьей мировой войны.
Хойхлер взял сигару и стал ее обрезать. Сидевший по другую сторону стола начальник разведки оберст Цвейгель был человек сухопарый, с длинной, как тыква, головой на тонкой кадыкастой шее. Он курил с подчеркнутым спокойствием. Глядя на Хойхлера сквозь клубы синеватого сигарного дыма, он сохранял выражение полного равнодушия. По его лицу нельзя было отгадать, как он относится к словам генерала. Эта манера начальника разведки, выработанная годами тренировки, раздражала Хойхлера… А сейчас, когда он выкладывал такие важные мысли, ему особенно хотелось знать, что думает полковник. Но не так просто было вызвать того на откровенность. Поэтому, стараясь не замечать скептического равнодушия собеседника, Хойхлер не спеша приготовил сигару, старательно раскурил ее и, откинувшись в кресле, продолжал:
— Милейший мой Цвейгель, разве вы еще не убедились: комариные укусы, вроде посылки "локхидов", ни к чему не могут повести. Поручать комарам расшевелить медведя! — Он обычным порывистым движением сдернул очки и постучал ими по столу. — Да, Цвейгель: никакого смысла пытаться поднять медведя из берлоги с расчетом самим остаться в стороне. — Хойхлер нервно сдернул очки и повертел их в руке. — И знаете, дорогой Цвейгель, кажется, я утвердился в мысли: русских на выступление не толкнешь. Из этого приходится сделать вывод: нельзя раздразнить русских — растравим их врагов! А что скажете? Вот заставить бы союзников открыть бал, а?
— Мм-м… — Цвейгель пожевал тонкими губами и, не глядя на Хойхлера, вяло выговорил неопределенное: — Допустим…
Тогда Хойхлер выпрямился за столом, поднял голову и, стукнув по столу, отчеканил: