Махидиль приблизилась к тахте, на которой лежала тетушка Мастура, присела на краешек и тихо спросила:
— Вы не спите, мама?
— Нет, доченька.
— Почему?
— Не спится... Завтра ты уедешь... Один бог ведает, когда вернешься... Все думы об этом...
— Мамочка, — прижалась к ней Махидиль, — милая мамочка, я буду писать вам часто-часто и приезжать, обязательно буду приезжать... Что поделаешь, не ехать нельзя.
— Знаю, что нельзя... Иначе бы я скорее умерла, чем отпустила тебя так далеко, — печально говорила тетушка Мастура, лаская дочь. — Подумаю, как ты будешь жить без меня, — сердце уходит в пятки... Поселись у Махмуды, я так и наказала Хашимджану. Он обещал оберегать тебя... Ой, доченька, хоть бы купить тебе новое пальто... Отложила бы отъезд, пока я получу зарплату.
— Не могу, мамочка. А в песках сойдет и телогрейка, в которой я ездила на сбор хлопка.
— Что это ты такое говоришь! Разве я могу отпустить своего ребенка в старой телогрейке?
Махидиль крепко обняла мать. Они долго сидели, прижавшись друг к другу. Молчание Мастуры сжимало сердце Махидиль, полное сострадания и любви к матери.
Утром принялись укладывать вещи. Несмотря на протесты, тетушка Мастура совала в чемодан все, что могло пригодиться в жаркие и холодные дни. Воспользовавшись тем, что Махидиль вышла из комнаты, она отперла уже уложенный чемодан и наткнулась на две фотографии в рамках. Это были портреты ее, тетушки Мастуры, и Камильджана. Вошла Махидиль. Тетушка Мастура положила голову на плечо дочери и зарыдала.
— Не томи меня молчанием, пиши чаще, доченька, — сквозь слезы шептала она. — Ты моя единственная надежда. Каждый миг буду ждать стука почтальона в дверь. Кто у меня еще есть на свете, доченька?..
К отъезду собрались знакомые, друзья, соседи. Все желали Махидиль счастливого пути, всяческих благ, успехов. Каждый старался сказать ей на прощание что-нибудь приятное. Лишь тетушка Мастура молчала. И только одна дочь знала, что творилось в душе старой женщины...
В палатке было душно, но Махидиль все еще не поднималась с места, глядя на только что написанное письмо. Вдруг до нее донеслась песня:
Девушка выбежала из палатки, пытаясь разглядеть, кто же это поет. Шум работающих механизмов временами заглушал голос, и Махидиль не могла отыскать взглядом певунью. Вдоль трассы канала ползли бульдозеры, сдвигая в сторону пески и оставляя за собой ровную полосу. Следом тянулись катки. Караваны самосвалов высыпали на полосу гравий. Врезаясь в грунт цепями, которыми были обвиты колеса, тяжелые грузовики везли огромные трубы. Здесь казалось, что даже пустыня становится тесной для машин. Рядом вырастал бетонный завод. Парни в защитных масках сваривали арматуру, крановщики вздымали в небо грузы и бережно опускали их на землю. Звуки песни неслись как раз с той стороны.
Пела девушка, которая готовила раствор. От этой звонкой, идущей от сердца песни лицо Махидиль расплылось в улыбке, и ей сразу показалось, что написанное ею домой письмо слишком грустно. Чем эти девушки, работающие здесь, хуже ее?
Она невольно залюбовалась крепкими, бронзовыми от загара рабочими и работницами, по самые глаза повязавшими лица платками. Да, их здесь столько, что им ничего не стоит исправить все повреждения, нанесенные вчерашним ураганом, очистить рвы и котлованы, засыпанные песком, перевернуть вековые пески пустыни!
Махидиль вдруг увидела Хашима Балтаева. Он стоял, окруженный строителями, и что-то горячо говорил, размахивая руками.
Махидиль направилась к группе людей и, приблизившись, услышала раздраженный голос Балтаева:
— Стройка — это вам не в бане париться!
— Грунт очень тяжелый, — с жаром отвечал ему парень в замасленном комбинезоне. — На протяжении трех километров вода вышла на поверхность.
— Откуда в пустыне вода?! — послышался недоуменный вопрос.
— Как откуда? Пустыня раньше была дном моря, и теперь еще под песком сохранилась вода, вот она и выходит местами на поверхность, — ответил тот же парень и продолжал обращаясь к главному инженеру: — Траки забивает грязью, механизмы буксуют, единственный экскаватор, да и тот сломан, стоит без дела, бедняга...
И в самом деле, в яме, как слон в ловушке, скорбно вытянув в небо стрелу, словно хобот, застыл экскаватор.
— Сколько времени стоит здесь этот зверь? — спросил Хашим.