А Ермак Тимофеевич приказал людям своим поставить на камне знаки в честь первой победы над непокорными племенами.
Дошел слух о пришельцах и до Полудницы. Болезненный Лупейка мигом сплавал на быстрой лодке-набойнице к жилью Талгата и привез сестре плохие вести. Сверкнула глазами богатырша:
— Не пройдут они в земли наши. Лодку, Лупейка, живо!
На другом берегу Тагила висели над водой скалы. Пригнала сюда лодку Полудница, отыскала среди скал стопудовый камнище, покрытый от старости лишаями, и свалила под крутояр поперек реки. Скрылся камень под водой, перегородив реку.
Лупейку оставила богатырша сторожить тайное место; посмотреть, как лодки напорются на камень, а сама уплыла к своему жилью, оседлала Сивку и помчалась посмотреть грозную силу, что смогла сгубить великана Талгата. Лупейка залез в старое дупло березы и ждал.
Дружина Ермака заканчивала привал. Люди усаживались в барки, брались за весла. Полудница схватила тяжелющий камень и кинула его через реку в переднюю барку. Камень ударился о пушку и покатился к ногам Ермака. Вскочили на ноги дружинники, озираясь по сторонам.
— Ядра! К веслам! — зычно вскричал Ермак.
Грохнула пушка, шарахнулся в сторону Сивка от неведомого грома, еле удержалась Полудница на коне. Но ядро, не долетев до крутого берега, шлепнулось в низину, перепугав длинноногих куликов.
Отчалили барки. Но теперь не слышно было песен, не отплясывали плясуны. Кто бросил камень в барку атамана? Не подстерегает ли кто из-за поворотов людей в походе? Чуялось недоброе.
Вдруг одна из барок затрещала, ударившись днищем о подводный камень, раскололась. Вода хлынула в барку, затопляя гребцов, подмочила порох, снедь в рогожных кулях. Накренилась барка, ткнулась носом в тину берега и затонула. Ратники едва успели выкарабкаться на землю.
Поднялись крики, проклятья, ругань:
— Беда, атаман!
— Водяной упер барку…
— Бойся, ватага!
А тут еще с противоположного берега донесло до людей хохот и визг. И, словно откликаясь на неведомый голос, совсем рядом раздался мелкий смех, похожий на кашель: кхе-кхе-хе!
Бросились ватажники к березе, выволокли из дупла хилого Лупейку и привели на барку к атаману. Повалился Лупейка в ноги Ермаку, целовал его сапоги.
И рассказал трусливый Лупейка о сестре своей, о ее кознях против людей в походе.
— Смерть ей! — разъярился атаман. — Кольцо! Слови ее живую или мертвую!
Кинулся лихой Кольцо в погоню за Полудницей. Испугалась их богатырша, увидев, что бегут они к ней с длинными палками, из которых огонь с громом вылетал. Вскочила на борзого Сивку и поскакала в леса непроходимые, в топи непролазные. Долго гонялся за богатыршей Кольцо с ватажниками, пока не загнали ее к топям. Попытался было Сивка перепрыгнуть через болото, да нехватило силы: ухнул в трясину по уши, сбросив страшную наездницу. Тут ему и конец пришел, засосала тина.
А Полудница, упав с коня, ударилась о дерево и потеряла память. Набросили ей на шею петлю, скрутили руки, подняли и привязали к толстой кондовой сосне.
Очнулась богатырша, открыла глаза. А Иван Кольцо тут как тут.
— Кто ты?
Молчит Полудница, даже не глядит на атамана.
Не стерпело ретивое, рубанул атаман по голове привязанной пленницы тяжелым бердышем.
Пятьдесят человек волокли по лесу труп Полудницы к, лодке. Довольный Ермак дивился: «и впрямь, други, баба-богатырь». Велел зарыть ее поглубже и забить в могилу осиновый кол. А Лупейку не потрогал, сказал Кольцу:
— Этот, может, сгодится, по-ихнему разговаривает.
Так и поплыл Лупейка с атаманом-сибирским покорителем в далекую, холодную Сибирь.
В ту ночь ударила грозна. Молнии рассекали небо, ветер бушевал в лесах, гнул могутные деревья, волны ходили по реке.
Шум волн, вой бури, птицы на крыльях разнесли весть о гибели Полудницы и Талгата.
Могила Полудницы совсем близко от Новоселовой.
На небольшом кургане растет большой раскидистый вяз.
А глыба Талгата и до сих пор стоит на берегу Тагила в полкилометре от деревни Бреховой. Скала эта метров сорок высотой, и сохранились на ней непонятные знаки, начертанные ермаковыми ватажниками на высоте семи метров.
Около скалы буйно растет лес. Подует ветер, и деревья оживают, шепчутся, точно повествуют о былом.
Клад Емельяна Пугачева