В результате бурной, сугубо профессиональной деятельности подполковника Завальнюка они, как и следовало ожидать, заблудились, причем произошло это как-то вдруг. Некоторое время они еще бродили из стороны в сторону в сгущающихся сумерках, треща валежником и то выбредая на какие-то просеки, то вдруг снова их теряя, пока все не стало окончательно ясно даже Завальнюку, который остановился, в последний раз посветил фонариком сначала на карту, потом на компас и наконец объявил с какой-то непонятной обидой в голосе:
— Ни черта не понимаю!
Меж тем заходящее солнце послало последний красноватый отблеск на повисшие над гребнем хребта легкие перистые облака, и через несколько минут в лесу стало темно, как в угольном бункере. Сквозь полог ветвей сверкали крупные, ничего не освещавшие, холодные звезды, в лесу насмешливо ухал и хохотал филин. Стало прохладно, и комары, уже давно докучавшие путникам, совершенно осатанели. Больше всего от них доставалось Петрову, который так и отправился в лес в одной драной рубашке без пуговиц и даже без головного убора, зато обвешанный, как елка, трофейным оружием. Бесполезное в схватке с комарами, оружие гремело и лязгало, когда участковый, шипя и сдавленно матерясь, неистово колотил себя ладонями по всему, до чего мог дотянуться. Это не осталось не замеченным Завальнюком, который не замедлил подпустить колкость по поводу комаров-алкоголиков, предпочитающих питаться спиртом, лишь слегка разбавленным кровью. В ответ Петров разразился длинной, прочувствованной речью, касавшейся самозваных топографов-следопытов, неспособных даже при помощи карты, компаса и дорожных указателей отыскать дорогу в сортир. Завальнюк проявил неожиданное благоразумие и не принял вызова — то ли потому, что и впрямь чувствовал себя виноватым, то ли потому, что ему, в его брезентовой куртке и шляпе с опущенным накомарником, от комаров почти не доставалось, и он мог позволить себе проявить некоторую снисходительность.
— Надо хоть куда-нибудь выходить, — сказал он, обводя лучом фонарика казавшуюся при таком освещении сплошной и непролазной стену деревьев и кустарников.
С ним никто не спорил, даже Петров; выходить действительно было надо, только никто не знал куда. Не встретив ни сопротивления, ни поддержки, Завальнюк с решительным видом двинулся вперед, и его спутникам ничего не оставалось, как последовать за ним.
Фонарик, освещавший пятачок земли прямо под ногами у Петра Ивановича, помогал очень мало, разве что риск переломать себе ноги, запутавшись в буреломе, с ним был существенно ниже, чем без него. Почти час они брели наугад без цели и смысла, и Холмогоров читал мысли своих товарищей по несчастью так же ясно, как если бы те ругали его вслух.
Потом свет фонарика стал мигать и меркнуть прямо на глазах.
— Батарейка садится, — сообщил Завальнюк то, что было очевидно и так.
— Ну, хватит, — решительно объявил Петров и с наслаждением прихлопнул на шее комара. — Надо становиться на ночлег. Разведем костерок — с дымом, чтоб кровососы эти отстали…
— Вот как раз возле костерка они нас тепленькими и возьмут, — возразил Завальнюк.
— По мне, так лучше Кончар с его бандитами, чем эти упыри. Ведь до костей обглодали, сволочи!
— Терпи, казак, атаманом будешь, — без тени сочувствия сказал Завальнюк.
— Тише, — сказал Холмогоров. — Слышите?
В наступившей после его возгласа тишине они услышали отдаленный перестук и какое-то глухое буханье. Спутать этот звук с чем бы то ни было не мог даже такой сугубо штатский человек, как Холмогоров: где-то в лесу шла оживленная перестрелка и, кажется, даже рвались гранаты. Увы, определить, откуда доносятся эти звуки, оказалось невозможно: треск очередей и глухое уханье далеких разрывов путались в лесу и раздавались, казалось, отовсюду. Петров и Завальнюк, послушав с минуту, с одинаковой уверенностью указали в прямо противоположные стороны.
— Хоть бы они трассирующими стреляли, что ли, — с тоской сказал Петров.
— А толку? — немедленно возразил подполковник. — Они ж не в небо палят, как ты их увидишь, свои трассеры?
— Если не в небо, — задумчиво сказал Холмогоров, — тогда в кого? Да еще так густо… Или я ошибаюсь?
— Густо, густо, — подтвердил Завальнюк. — Патронов не жалеют, и гранат тоже… Ого!
Последнее восклицание относилось к серии мощных взрывов, от которых даже здесь, на приличном расстоянии от места перестрелки, под ногами шевельнулась земля. Откуда-то сверху сорвалась и с глухим шорохом упала в кусты прошлогодняя кедровая шишка.
— Может быть, это спецназ, о котором вы говорили, подоспел раньше времени? — спросил Алексей Андреевич.
— Нереально, — засомневался Завальнюк.
При свете звезд было видно, что он, задрав голову к небу, вертит ею во все стороны, явно пытаясь отыскать на темном небосклоне отблеск далекого пожара. Никакого отблеска на небе не наблюдалось, а через пару минут стихла и стрельба.
— Все, — констатировал в наступившей тишине Петров и с размаху ударил себя ладонью по щеке. — В кого бы они там ни палили, тот бедняга, кажется, готов.
— Или ушел, — оптимистично предположил Завальнюк. — По-моему, это было там.
Он указал рукой куда-то в темноту — куда именно, никто не разглядел — и, треща сучьями, попер через лес напролом, как танк. Наполовину сдохший фонарик он теперь включал лишь время от времени, и все трое то и дело спотыкались о валявшиеся под ногами сучья, путались в кустах и налетали на внезапно возникавшие на пути стволы лесных гигантов.
Так они шли, казалось, целую вечность, а на самом деле, наверное, не больше получаса. Потом Холмогоров вдруг остановился, и Петров, который уже давно замолчал, перестал отбиваться от комаров и, кажется, дремал на ходу, как заморенная лошадь, немедленно налетел на него.
— А? — спросил он спросонья. — Чего?
— Постойте, — сказал Холмогоров Завальнюку, который с тупым упорством потерявшего управление механизма продолжал трещать сучьями впереди.
Треск сучьев прекратился, и в темноте, на время ослепив Холмогорова, зажегся тусклый луч фонаря.
— Ну, что там у вас? — со сдержанным раздражением поинтересовался подполковник. — Опять предчувствие или это, как его… озарение? Может быть, вас просто для разнообразия осенила какая-нибудь полезная идея? Например, как нам отсюда хоть куда-нибудь выбраться… А?
— Да помолчите же вы, наконец! — резко оборвал его саркастическую тираду Холмогоров, и Завальнюк действительно замолчал — надо полагать, от удивления. — Слушайте! Слышите?
— Ничего не слышу, — заявил через некоторое время Завальнюк.
— Да замолчи ты! — рявкнул на него Петров и поднял кверху палец, прислушиваясь. — Есть! — радостно воскликнул он. — Там! Кажись, машина.
Теперь и остальные услышали отдаленное прерывистое гудение автомобильного мотора, которое становилось то тише, то громче — очевидно, в зависимости от рельефа местности. Потом слева, почти под прямым углом к первоначально избранному подполковником направлению, над верхушками деревьев возникло размытое, туманное свечение, которое ни с чем нельзя было спутать, — это был прыгающий, то и дело исчезающий электрический свет фар едущего по неровной лесной дороге автомобиля.
Вопя во все горло, Петров бросился в ту сторону, немедленно споткнулся обо что-то и с треском забурился в кусты. Висевшая у него за спиной на брезентовом ремне снайперская винтовка с глухим лязгом вошла в соприкосновение с каким-то твердым предметом. «Не иначе как с головой», — мельком подумалось Холмогорову. Подтверждая его догадку, с хрустом ворочавшийся в буреломе Петров негромко, но с большим чувством помянул какую-то Люсю, с которой, кажется, намеревался вступить в предосудительную связь сразу же по возвращении домой, а может быть, и прямо тут, на месте.
Завальнюк перепрыгнул через брыкающиеся ноги участкового и устремился вперед, боясь упустить мигающее сияние фар. Холмогоров задержался, чтобы помочь, но Петров пробормотал: «Идите, идите, я сам, в порядке я», и Алексей Андреевич побежал за подполковником, тем более что Петров уже не лежал, а стоял на четвереньках и, кажется, действительно был в порядке.
На дорогу они вывалились совершенно неожиданно и стали как вкопанные, с наслаждением подставляя слабому ночному ветерку искусанные комарами, вспотевшие лица. Звук двигателя приближался, а отблеск фар сделался уже таким ярким, что позволял худо-бедно различать очертания предметов.