- Нейтроны?
- Нет, скорее ро-мезоны. Мы стали думать, где это могло произойти. Алик ничего не мог припомнить. Лишь однажды, это было еще на Бледном Нептуне, когда я летал на разведракете над островом, Алик вышел в пространство. Он хотел, как говорится, подышать свежим воздухом. Никакой опасности в этом не. было, так как на нем был скафандр высшей защиты. Тут-то он и почувствовал мгновенную вспышку и резь в глазах, это было как раз над островом, но так как все сразу же прошло, он не обратил на это внимания.
- Но ты же сам говоришь, что на нем был скафандр высшей защиты!
- Эта защита хороша против чего угодно, но не против ро-мезонов. - В природных распадах они не встречаются, вот и не предусмотрели фильтра... Ведь это тоже загадка: откуда на проклятом острове источник ро-лучей? Сейчас мне начинает казаться, что Алик пострадал от того же пучка лучистой энергии, который дал нам эту формулу с Бледного Нептуна.
- Да, действительно стечение обстоятельств... Так что же было дальше?
- Алик опять впал в забытье. Мы оставили его на Луне... Вотерс говорит, что он выздоровеет и будет жить и наслаждаться. Но не раньше чем через год.
- Ну хорошо, положим, что Алик разбил прибор, как же ты получил эти снимки?
Марк хотел вспылить. Крабовский видел это по его лицу. Но он все же сдержался и медленно, растягивая слова, ответил:
- Агрегат синемапамяти можно разбить. Но алмазно-индиевые блоки памяти неуничтожимы. Я вынул их из груды исковерканных обломков и положил в карман.
- Ну и превосходно! На них есть номера, и ты мог их сдать на Луне сразу же после посадки!
- Ах, дядя! Конечно, мог! Но я забыл. Я был слишком взволнован несчастьем с Аликом. Я просто доложил, что агрегат разбит... Пойми, что, если бы не эти проклятые формулы, ни у кого бы и не возникла мысль обвинить меня в... шарлатанстве, что ли... Ну, забыл сдать память от разбитого прибора! Какой в этом грех? О, если бы я знал, что хранится в этой памяти, тогда бы... я просто не смог забыть ее сдать. Но мне казалось, что мы не везем совершенно ничего интересного, кроме результатов эксперимента, к которым синагрегат не имеет никакого отношения... Это действительно порочный круг нелепых случайностей! Прав Шубенко - нужно молчать!
- Ну и молчал бы себе! Кто тебя за язык тянет?
- Дядя! Ну зачем ты так? Ты же прекрасно знаешь, что, увидев такое, я не могу молчать. Шубенко может, а я не могу! И Алик бы не смог, и ты бы тоже не смог.
Да... И главное, что никто не может помочь! Проклятая шутка теории вероятностей. Самый исключительный, самый дичайший факт за всю историю Земли и ни одного формального доказательства! Ты не думай, что я отчаиваюсь, я буду бороться, ух, как я буду бороться! Землю рыть буду. Мне просто очень обидно, что все так получилось...
- Я понимаю и постараюсь тебе помочь. У меня есть одна зацепка... Правда, она может неожиданно оборваться и никуда не привести... Ну что же, тогда подождем выздоровления Вревского. Он подтвердит, что разбил прибор в пути.
- Это ничего не даст. - Марк безнадежно махнул рукой. Ну и что же, что разбил? Блоки-то я не сдал! Мало ли что я мог с ними сделать на Земле за эти дни?
- Как тебе не стыдно! Неужели ты думаешь, что кто-нибудь будет тебя подозревать? Это...
- Ты про факт вспомни, дядя, про факт! Ведь только сумасшедший может поверить в эти земные формулы, привезенные из другой звездной системы! Только сумасшедший... Если бы что-нибудь иное.! Конечно, никто бы не стал оскорблять подозрением исследователя. Здесь же все по-другому! В это просто нельзя поверить. Нужны безупречные доказательства.
- Да, положение... Ну, как бы там ни было, а блоки ты обязан сдать и включи формулу в свой доклад отделению. Уж здесь-то других решений быть не может. Поверят или не поверят - это дело другого рода. А пока давай, знаешь, что сделаем? Поедем ко мне в университет.
- Зачем?
- У меня превосходная сииемаустановка, мы прокрутим на ней твои блоки.
- Я наизусть помню все, что там записано. Хоть сейчас могу рассказать.
- Я хочу все видеть сам. Понимаешь? Сам!
Сначала на параболическом экране синагрегата появилась яркая световая линия. Она была тонкой и сплошной, точно струна. Потом она начала расширяться и расслаиваться, как веревка, на отдельные волокна.
И Крабовский увидел внутреннюю поверхность огромного цилиндра. Всего на миг. На сотую долю мига! Он даже успел различить контуры какой-то огромной нелепой машины. Такие металлические рептилии жили в те времена, когда люди еще не знали ни молекулярной, ни атомной электроники. Наука о строении атома тогда только лишь зарождалась, не было ни квантовых генераторов, ни полупроводников, Ландау только начал работать над теорией сверхтекучести гелия-II.
Потом Крабовский увидел... руки! Огромные мужские руки. Тонкие нервные пальцы с чуть заметным пушком. Они разглаживали смятые, небрежно оторванные листки бумага. Эти листки он уже видел на снимках, которые принес Марк. Крабовский узнал неровный торопливый почерк неведомого автора таинственного варианта формулы единого поля.
Мог ли профессор знать, что скоро опять увидит этот почерк и никогда уже не сможет его забыть...
На экране дрожали смятые, небрежно исписанные листки. Потом они осветились, точно стали зеркалами, в которые упало солнце. Где-то внутри металлической рептилии вспыхнуло пламя. Оно вырвалось из машины упругим бичом и заплясало вдоль цилиндрических стен молниеподобными кольцами и спиралями. И все исчезло.
На экране был мрак космических бездн и незнакомые контуры далеких созвездий.
Крабовский был потрясен и озадачен. То, что он увидел, ошеломило его и обрадовало, как может ошеломить и обрадовать ученого встреча с Неизведанным. И вместе с тем Крабовский ни на миллиметр не приблизился к решению. Он в одно мгновение увидел очень многое и не узнал ничего.
Марк молчал, и Крабовский был благодарен ему за это. "Слишком много впечатлений за один день! - думал он. - Как бы не лопнули предохранители. Мне уже под восемьдесят..."
Нужно было ехать домой. Утром Крабовскому предстояло лететь в Лондон... Но он старался не думать о том, что его ожидало в Лондоне.