И точно. Оказалось, не такой уж дерибас в этой лавке нам предложили. Правда, Кирюха сперва тихо проскользнул к директорше и что-то с ней перетёр, так что обслужили босоту по особой программе. Кирюха подобрал себе чёрное пальтецо с белым шарфом, костюм серый в широкую полоску «зебру», какую сидельцы на особом режиме носят, корочки модельные. Мне выцепил серую доху на рыбьем меху. Девка сказала, что итальянская, совсем новая, из Палермо. Только две дырочки на груди слева, но туда ловко налепили красивую импортную нашлёпку. Пиджачишко хороший, вельветовый, с кожаными заплатами на локтях. Я запротивился — на хрена мне латки? Но директорша сказала, дескать, так модно, их спецом на новые вещи нашивают. Даже джинсы теперь, мол, продают рваные, чтобы голые коленки видно было. Не, ну это уже полная хрень. Я себе взял чёрные, даже не потёртые. Только бобочку не нашёл подходящую. Зато отыскал шикарный «рябчик» — нулёвый, тёплый, с длинным рукавом!
— Куда ты тельник лепишь? — накинулся Кирюха на меня. — Ты чего, Леший, рамсы попутал? Возьми вот белую рубашку, прифраерись по уму. Что ты, как Робинзон Крузо?
— Свали, — говорю, — Гусарик. На кой шут мне белая рубаха? Я женихаться не собираюсь. Может, ещё шляпу и пенсне? А «рябчик» — одёжа на все случаи. В самый раз. И под мышками не жмёт.
Вышли мы из лабаза, как белые люди.
— Теперь, — говорит Кирюха, — валимся в тачку — и до самой до столицы.
— На фиг нам тачка? — возражаю. — Мы и на майдане отлично докатим. В плацкарте. Зачем бабки зазря палить?
— На тачке надёжнее, — толкует Кирюха. — Мы тут наследили, надо сдрыснуть а/мором, пока под раздачу не попали. Лавэ у нас имеется, нехер экономить. Один раз живём.
Это точно, думаю. Лавэ имеется. Даже шевельнулась у меня такая мысля, чтобы не курковать те хрусты, которые я в джипе срубил, а вот так взять и поделиться с Гусариком по-братски. Но вовремя вспомнил одну хорошую мудрость, какую услышал когда-то от старого «законника» Воробья: бойся первого порыва — он может оказаться благородным. Кирюха своё ещё наживёт, а мне, старику, деньжата нужнее. К тому же у нас чемоданчик имеется. Тоже, может, с сюрпризом.
— Гусарик, — намекаю, — чего нам с этим углом таскаться? Ковырнём его, выпотрошим — и скинем от греха подальше.
— Успеется, — отвечает Кирюха. — Он мне понту придаёт. С таким кейсом, да ещё в лепне забугорной, ни одна падла мусорская нас не тормознёт. Не кипишись, Леший, бабла у нас, как грязи, потерпи мальца. В первопрестольной чемодан распишем.
— Зачем такое — распишем? — говорю. — Можно раскоцать грамотно в две секунды. Вещь всё ж таки.
— Ну, раскоцаем, — согласился Гусар.
В МОСКВЕ МЫ С КИРЮХОЙ нашли уютный закуток в сквере на лавочке. Правда, с замками на чемодане пришлось повозиться. Один открылся быстро, а с другим долго ковырялись. Но обидно другое. Как распахнули «дипломат», так у меня рожа и скукожилась с печали. Нафарширован он был не пачками спрессованных хрустов, а каким-то голимым дерибасом, которому я и названия не подберу. Трубочки железные, коробки запаянные, документы в папке…
— Это чего же такое? — спрашиваю Гусара. — Давай хоть коробок раздолбим. Не просто же так народ весь этот бутор в чемодане таскал. Может, там брюлики или другие какие слёзки. Тогда мы в самую масть попали!
— Не хотелось бы, — тревожно возражает Гусар. — За брюлики нас будут гонять по всему шарику до самого полюса. А потом нашинкуют и скормят пингвинам.
У меня в брюхе заквакала вся ливерка. Это бывает, это нервное. Когда очко сжимается до размеров игольного ушка.
— Только я подозреваю, не камешки это, — продолжает Гусар, листая бумажки в папке. — Это какая-то навороченная научная хрень. И если мы будем в ней ковыряться, не исключено, что разнесём половину Москвы к шлёпанной матери. Оно бы, положим, даже и к лучшему, раздолбать этот ****ский куток. Но заодно накроются медным тазом два порядочных арестанта.
— Это кто ж такие? — интересуюсь.
— Я тебе потом скажу, — со вздохом отвечает Гусар. — Продиктую по буквам.
И тут до меня дошло, кого он имеет в виду.
В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ Я ПРОВОЖАЛ КИРЮХУ на Казанском вокзале. Сперва к нам привязались суетливые мужики, которые торговали красивыми ящичками со слесарным инструментом. Я хотел было прицениться, но Кирюха послал мужичков в направлении экватора. Те внимательно глянули на Гусара и поняли, что он желает им добра. Самоделкиных тут же сдуло сквозняком, а Кирюха по-новой принялся меня фаловать, чтобы я с ним отправился в драгоценный Мокрый Паханск: