Тогда я поняла, что это существо было одним из Про́клятых, которых мы встретили в разрушенном городе Джиннов. Оно было маленьким и сутулым, с серой кожей и редкими волосами на голове и руках. На нем не было одежды, и я увидела, что из многочисленных ран, которые, похоже, были нанесены зубами или ногтями, сочится желтый гной. Бедный мужчина — а, очевидно, это когда-то был мужчина, — корчился на заснеженной земле. Он царапал когтями свое лицо и кричал так громко, что мог бы поднять мертвого. И, поверьте мне, требуется немало шума, чтобы поднять кого-нибудь из могилы.
Мы постояли там некоторое время, наблюдая, как существо катается по земле и воет. Я думаю, никто из нас не знал, что делать. Хардт уже убил невероятно много этих несчастных созданий, и я видела вину, написанную на его перепачканном грязью лице. Я всегда считала глупым испытывать чувство вины из-за убийства Про́клятых; они немногим больше, чем звери, и я бы не испытывала чувства вины, убив льва до того, как он убьет меня. Тамура, очевидно, тоже не испытывал чувства вины; судя по выражению его лица, он, вероятно, подумывал о том, чтобы прыгнуть к существу и присоединиться к его метаниям. Сумасшедший старик, вероятно, подумал, что они выглядят очень забавными.
— Что с ним такое? — спросил Хардт, и его голос прозвучал глухо, как барабанный бой на расстоянии. — Я ударил его совсем не сильно.
— Отсутствие, за которым следует избыток. Легко утонуть, когда не умеешь плавать, — с усмешкой сказал Тамура, прежде чем отвернуться от извивающегося существа.
Я заметила, как Хардт стиснул зубы. Он всегда считал Тамуру раздражающим человеком. Некоторые люди не любят загадок, и Хардт был одним из них. К сожалению, Тамура не умеет говорить по-другому. Я решила вмешаться, чтобы недопонимание не усилилось. Вероятно, стоит повторить, что Хардт только что потерял своего младшего брата. Этот большой человек делал мужественное лицо, но под ним скрывалось горе, а я не понаслышке знаю, как горе может затуманить рассудок.
— Он провел всю свою жизнь под землей, — сказала я. Мне следовало бы на этом остановиться, но я по глупости решила, что смогу облегчить боль моего друга. — А еще до этого бесы пришли из Другого Мира, а там нет солнца. Это место, полное тьмы. И чудес.
— Это не бес. — Хардт поймал меня на лжи, направленной на то, чтобы пощадить его чувства. Ложь — полезная штука, особенно когда она направлена на спасение других, но ложь может испортить дружбу в считанные мгновения, почти так же быстро, как и предательство. К счастью, Хардт всегда был достаточно мудр, чтобы видеть причину, стоящую за моей ложью. Я всегда спрашиваю себя, кто из нас больше виноват в этом. Может быть я, потому что так много лгу, но может быть и Хардт, потому что он это оправдывает.
— Он никогда раньше не видел света, — сказала я, продолжая, прежде чем кто-либо из нас успел задуматься о моей ошибке. — Свет, наверное, жжет ему глаза. Нам пора идти. Пока не стемнело. — Странно вспоминать об этом, но мой голос звучал по-другому даже для моих собственных ушей. Я все еще слышала легкую хрипоту, которую мне подарил Хорралейн в тот первый раз, когда пытался меня задушить, но в нем было и что-то другое. Мой голос звучал… старше. Еще одно, за что я должна была поблагодарить хрономантию; из-за магии времени я перестала узнавать свой собственный голос. Перемены бывают разные. Когда они происходят постепенно — это коварные, незаметные изменения, которые ты даже не замечаешь. Но когда есть катализатор внезапных перемен, это кажется совершенно неправильным и чуждым. Мы сопротивляемся внезапным переменам, возможно, потому, что их боимся.
Я повернулась к лесу, видневшемуся вдалеке, и зашагала прочь. Я ожидала, что они оба беспрекословно последуют за мной. Я привыкла быть главной, привыкла, что другие подчинялись моему руководству, а мои решения были окончательными. Тамура последовал за мной, танцуя по глубокому снегу, как ребенок, и останавливаясь, чтобы полюбоваться собственными следами на белой пыли. Хардт остался стоять, глядя на существо, которое теперь тихо мяукало.
Сначала я подумала, что Хардт может убить эту тварь — протянуть руку и прекратить ее страдания. Это существо даже в темноте выглядело убогим, но на свету оно выглядело по-настоящему жалким. Маленькие конечности, истощенные недоеданием, и потрескавшаяся серая кожа. От него исходил запах гнили и разложения, который чувствовали даже мы, и, уверяю тебя, ни от кого из нас не исходил приятный запах. Я так давно не мылась, что даже не могла вспомнить настоящий цвет своей кожи. Про́клятые, возможно, когда-то и были землянами, но слишком много поколений жили под землей, скрещиваясь и враждуя, питаясь бесами и друг другом… В Про́клятых больше нет ничего от землянина. Возможно, на самом деле никогда и не было. Они — чума темных уголков этого мира.