Люся недовольна звуком пианино:
— Инструмент никуда не годится, нет чистоты.
— Какой чистоты? — спрашивает Инна.
— Чистоты звука. Это когда каждая струна настроена на свою строго определённую высоту. Пожалела отправить в Чульман свой Бехштейн, а теперь мучаюсь. Понимаешь, вот — ля, — Люся ударяет по клавише, — разве таким должен быть этот звук… Ля — прозрачная, частая капля, падающая на льдинку. А фа?.. Фа, как замша, мягкое. И ре?.. Глубокий, как чистая валторна…
Люся окончила Ленинградскую консерваторию, работала концертмейстером, а вот приехала сюда.
Значит, какая любовь!.. Теперь учит школьников. При клубе организовали что-то вроде кружка, очень много желающих. Все накупают инструменты. Пианино контейнерами завозят в Чульман. Работы у Люси хоть отбавляй.
Инне нравится следить за её руками. Они взлетают и падают на клавиши. Большие сильные руки. И сама Люся тогда кажется большой и сильной.
О нём они никогда не говорят. Хотя Инне очень бы хотелось узнать, как такие разные люди смогли полюбить друг друга.
Много она сыграла Инне за это время, и Баха, и Бетховена, и Шопена. Особенно Инна любила слушать Шуберта. В посёлке тишина, работа окончена, все разошлись по домам; детей не слышно. Лиственница пахнет. Только по вечерам в посёлке чувствуется запах лиственницы, доносится из тайги. Чульман-река шумит, бежит, ударяется о камни… Люся играет Шуберта. И так это всё похоже на то, что она играет.
А потом объясняет Инне:
— Ты чувствуешь, какая прозрачность в этих трелях? — Она играет правой рукой в верхнем регистре. А потом берёт несколько аккордов. И Инна поражена, как вдруг всё застыло вокруг. А потом полилось, полилось. Такая свежесть, такая сила. Жизнь, жизнь. За одно это можно уже полюбить.
Со странным чувством уезжала Инна из Чульмана в тайгу. Расставаясь с Люсей, она как бы расставалась и с ним, рядом с ней и он был ближе. Но Инна понимала, что рано или поздно надо найти решение в так странно сложившихся отношениях с Люсей…
У конечного пункта маршрута отобрали пробы, сели перекусить. Виталий любит брать с собой сало, считает его самым калорийным продуктом, ну а Инна предпочитает сгущёнку, и другие тоже её любят, намажут на хлеб — вкусно и сытно.
Сегодня Виталий был в хорошем настроении, проб отобрали много, всё успели. Навьючились как ишаки и двинулись в обратный путь, надо было спешить.
Инна решила воспользоваться настроение ем начальника. Стала убеждать его, что пора припугнуть каюра, нельзя же без конца навьючиваться самим. Люди устали. Конечно, Виталий попал в кабалу. А почему? Потому, что оформил с ним договор по безналичному расчёту. Оленей в договоре значилось больше, не одиннадцать. Каюр договор подписал, а получил только за своих одиннадцать оленей, остальные деньги идут на нужды отряда. Нужд много, всюду надо платить, перечислений никто не любит — давай наличными. Вот Виталий и влип, потому что скомпромиссничал. Деньги с него каюр взял, а олени его не работают. Зато люди надрываются, таскают всё на себе.
— Каждый вправе поступать, как он хочет. Но работа не должна страдать, — доказывала Инна.
На другой день состоялся разговор с каюром. Он пообещался в следующий маршрут вьючить оленей. Но назавтра же сообщил, что олени сбежали, наверно, пугнул медведь, теперь придётся ему рыскать по тайге, искать. На этом всё и кончилось.
По утрам опять каюр раньше всех появлялся к завтраку со своей собачонкой, уходил, а к ужину возвращался.
Инна понимала, Виталий дурак, каюр обманывает их. Присутствие лжи постоянно раздражало, тяготило её.
Виталий с отрядом вынужден был задержаться в тайге ещё недели на две. Но основные пробы были отобраны, необходимо было их срочно везти на стационар для анализа, и за Инной пришла машина из Чульмана.
Тут она сорвалась:
— Обман всегда останется обманом. И работа потому у нас не ладилась, — выговаривала она Виталию. — Нечестность, даже самая малая, доведёт тебя… Надо отвечать за каждый свой шаг. На тебя люди смотрят и поступают так же.
Она выговаривала Виталию, как бы выговаривая себе за обман, за свою нерешительность… «Каюр обманывает нас, я свою совесть. Как же будет расти моя дочь?..»
Уже совсем стемнело, когда они двинулись в путь. Луна взошла огромная, совершенно круглая, поднялась и осветила все кругом. Подъехали к заброшенному посёлку, и тут спустил баллон. Пока шофёр менял колесо, Инна тоже вышла из машины. Жуткое это зрелище, разобранный посёлок, да ещё ночью. Одни трубы торчат да уборные — тени чёрные, чёткие. Такие посёлки возникают мгновенно. Потом, заканчивается разведка, подсчитают запасы, разъедутся, и всё. Остаётся свалка.
— Не боишься? — окликнул Инну шофёр.
— А чего тут бояться?
— Говорят, здесь покойник ходит, тот, что из-за любви застрелился.
— Ерунда какая-то. Кто это теперь стреляется из-за любви?
— И очень даже просто.
— Что это? Смотри, смотри! Видишь? Что это? — испуганно спросила Инна.
Через пустырь, чёрная и огромная в свете луны, двигалась человеческая тень.
— А ты мне не верила…
«Не верила и была права», — подумала Инна, когда увидела и поняла, что рядом с человеческой тенью двигались тени оленей. Их было одиннадцать и двенадцатый малыш.
Так оно и есть, этот каюр нагло обманывал отряд, оберегая своих оленей от работы.
«Обман остаётся обманом…» Пришло решение.
В Чульман приехали на рассвете, сгрузили у лаборатории ящики с пробами. В общежитии умылась, переоделась и сразу к Люсе.
Постучалась, никто не ответил. Тишина. Вышла соседка:
— Вещи собрала и уехала. Обратно. В Ленинград.
Если раньше Инна допоздна задерживалась в лаборатории, то теперь и совсем уходить не хотелось. Работала, работала, и это спасало её, в общежитие возвращалась только спать. Одна и та же мысль мучила Инну — не успела. Не успела сказать правду.
Но как это ни странно, московская её мечта соединить свою жизнь с Геннадием вдруг снова начала прорастать. Не зная причины Люсиного отъезда, Инне всё больше и больше казалось, что Люся, со своей высотой, музыкой, непохожестью на других, поняла то (то, о чём Инна гасила в себе даже мысли), что Инна больше ему подходит.
Геннадий вернулся из Якутска, зашёл к Инне не сразу, — на третий день. И чего только она не передумала за это время. Зашёл в лабораторию поздно вечером, она уже собиралась уходить, как будто нарочно подгадал.
— Здравствуй, Рыжик! Ты что это меня избегаешь?
— Это ты избегаешь меня. Три дня уже здесь.
— Ты вот что мне скажи, почему уехала Люся? Ты с ней ни о чём не говорила?
— Говорила о многом. Только не о нас с тобой.
— Уехала, даже записки не оставила.
— Полетишь догонять?
— Ты даже не представляешь, что она значит для меня. Я горжусь, что она моя жена.
И как наяву Инна услышала Шуберта. «Ты чувствуешь, какая прозрачность…»
— Не гордись, она к тебе не вернётся.
Назавтра отряд возвращался из тайги. Забыв все распри, неполадки, обман каюра, Инна всей душой рванулась к своим.
Уезжала в Москву вместе с отрядом.
Прощай, Чульман!