– Ну вот, – удовлетворенно кивнула Арина. – Вы его любите. И лечили мы все его любовью – только так и можно. А Саввушку вы любите?
Девчонки переглянулись.
– Ну… Жалко его.
– Наверное… он же совсем блажной… и не говорит…
– И помогать больным да несчастным надо… – промямлили они вразнобой.
– Ага, значит, помочь хотели? – прищурилась Арина. – Или все-таки Красаве гадость сделать? Из крепости ее убрать?
– Ты же сама говорила, чтобы мы от нее подальше держались? – захлопали глазами сестренки.
– И говорила, и еще скажу! Но тут не в ней дело, а в вас! Вы не Саввушку всем сердцем любили и жалели, вы Красаве зла желали. Так?
– Понятно… – вздохнула Елька. – Но теперь мы так, как надо попробуем… Чтоб, значит, его…
– Нет! – жестко оборвала Арина. – Не получилось у вас, и теперь уже не получится! Плава и Вея не пришли тогда не потому, что дядьке Андрею помочь не хотели – они в себе такой любви к нему не ощущали, неоткуда ей было взяться. И у вас неоткуда! А потому пускай Красава его дальше лечит. А что по крепости она теперь, как по змеиному болоту босиком ходит… – Арина усмехнулась, – не ваша вина. Ваше дело навсегда запомнить: злобой, завистью или ревностью ничего путного никогда не сделаете. Только сами в ответ то же самое получите. Радуйтесь, что вам на этот раз никак не вернулось; что ни себе, ни ему не навредили. А чудеса животворящие никакой ворожбой не делаются. Чудеса творит только Любовь.
Встречи с самой Великой Волхвой, которую ей напророчила Настена, Арина не боялась: не за что той было на нее гневаться. Вот ратнинский староста ее напугал, а о Нинее, особенно после разговоров с той же Настеной, она думала скорее с некоторой тревогой, как о чем-то непонятном и оттого опасном.
А потом и тревожиться стало некогда: из крепости прибежал Дударик, влетел в горницу, где Арина в очередной раз поила Андрея травяным настоем, набрал воздуха, чтобы завопить что-то по мальчишечьему обыкновению, но, наткнувшись на строгий взгляд хозяйки, сглотнул и тихо произнес:
– Тебя Анна Павловна зовет, как освободишься. Там… там… – замялся было он, но тут же выпалил: – Тебя боярыня Гредислава хочет видеть!
Глава 3
Покоем и благолепием жизнь в крепости никогда не отличалась, но тот день спозаранку понесся по кочкам. Бывает, ни с того ни с сего пойдет что-то одно наперекосяк, следом «подарки судьбы» начинают сыпаться, как из дырявого мешка, и хоть плачь, хоть смейся.
После подъема девки уже привычно побежали на зарядку. Не всем она нравилась, конечно, но на пользу пошла всем – Арина оказалась права. Млава и та за прошедшее время подтянулась: брюхо уже не тряслось так безобразно на каждом шагу, и хоть она пыхтела на бегу, как каша в печи, а от подруг не отставала, благо, сил хватало, несмотря на постоянные «голодовки». Главное же, что убедило Анну в пользе столь необычного для девиц занятия – порядка у них заметно прибавилось. Не такого строгого, конечно, к какому приучали отроков – он им и не требовался, но девчачьих взвизгов, надутых губ, толкотни и щипков исподтишка стало намного меньше.
Выйдя из терема, Анна проводила девчонок глазами и привычно заспешила по своим делам, кои требовалось переделать, пока воспитанницы, слава Богу, заняты; забот у боярыни не убывало, хоть ты сколько помощников ни заводи!
Первым ей на глаза попался разъяренный донельзя наставник Стерв, который широкими шагами пересекал двор и при этом рычал, как разбуженный зимой медведь, что само по себе ни в какие ворота не лезло. Точно так же, видимо, считала и Вея, потому изо всех сил и спешила вслед за мужем, безуспешно пытаясь удержать его; судя по ее встревоженному виду, не меньше чем от смертоубийства.
Анна удивилась: вывести Стерва из себя за все время его пребывания в крепости еще никому не удавалось. Даже Сучок, чьи попытки задиристо шуметь по любому поводу или вовсе без оного разбивались о невозмутимую ухмылку охотника, как-то не выдержал: «Да в бога душу тебя, Стерв, лешак ты упертый! Да что ж это такое, раздери тебя вдоль и наискось кочергой?! И не поругаешься с тобой в удовольствие – молчишь да лыбишься, пень бесчувственный, а я как дурак тут разоряюсь… Тьфу!»
Сейчас от глаз этого «пня бесчувственного» можно было лучину зажигать, а вокруг них дыбом топорщились и борода, и взлохмаченная шевелюра. Следом за отцом почти бегом бежал Яков в сопровождении пятерки отроков из подчиненного Стерву десятка разведчиков, взбудораженных не меньше своего наставника. Завершала это странное шествие, разумеется, Верка – ну куда же без нее, если намечается какой-то переполох? Говоруха, судя по всему, разрывалась между сочувствием и желанием расхохотаться, причем последнее явно одерживало верх.