- У него три жены, - засмеялся тот в ответ. - Охоч наш барин до баб и ничего тут не поделаешь... Пойдем, студиоз, вина выпьем. Меня Гриней зовут.
Я отрицательно покачал головой, на Гриня на мою попытку отказа, только рассмеялся.
- Знаю я вас - студиозов! Я ж в Москве как раз напротив Воскресенских ворот жил, рядом с вашим университетом. Посмотришь на вас издалека: с книжками идут, фу-ты, ну-ты, а как в кабаке пару ковшей примут, так сразу свои в доску. Пошли ко мне. У меня там припасено всё.
Шли мы недолго, но Гриня мне успел рассказать, что до шестнадцати лет он жил в Москве, а потом брат его матери - дядя Фрол привёз сюда и пристроил помощником буфетчика.
- Умнейший человек дядя Фрол, - искренне хвалил своего родственника парень. - Он в грамоте, знаешь, как силён. Если надо письмо написать, так все к нему идут.
Мой провожатый не переставал хвалить родственника и своё жить до тех пор, пока мы не подошли к приземистому кирпичному зданию.
- Всё здесь хорошо, - вздохнул Гриня, открывая дверь в подвал, - только поговорить не с кем. Уж, больно, все барина боятся. У всех рот на замок. Вот так вот, студиоз.
Мы долго сидели и разговаривали, вспоминая Москву. Было тихо, только иногда, будто из-под земли, слышались слабые стоны и какой-то мерный стук.
- Что это? - прислушавшись, спросил я нового знакомца.
- Тихо, - приложил палец к губам Гриня, - лучше не спрашивай про это. Вон горничная барыни молодой - дочь дяди Фрола Груша стала всех спрашивать про те стоны и где теперь Груша?
- Где?
- Вот и я не знаю "где"... А потом я вон в том углу камешек отодвинул и...
- И чего?
- Молчи лучше, студиоз, целее будешь. У меня еще полбутылки припрятано. Давай. А помнишь ярмарку в Китай-городе на Покров день?
Утром я встал с больной головой и пошел давать уроки. И опять весь день меня никто не побеспокоил. До обеда я учил детей, потом шел в свою каморку, куда мне приносили еду, после обеда я читал или гулял в саду. И так у меня проходил каждый день: однообразно и скучно, лишь иногда мы ходили с Гриней подглядывать в павильон любви, а потом пили вино, украденное моим новым другом из буфета. Баташов о моем существовании, казалось бы, забыл.
Прошло больше двух недель. Однажды утром, когда я пытался объяснить в саду своим ученикам идеи профессора Вольфа о зарождении всего живого, к парадному подъезду подъехала пыльная рессорная бричка. Из брички вылез офицер и стал прохаживаться взад-вперед, видимо разминая ноги. А мы как раз шли с урока в дом. Так случилось, что дети убежали вперед, а я поравнялся с медленно идущим военным и вежливо поздоровался. Он же, нехотя кивнул мне, и прошептал еле слышно.
- Как стемнеет, на этом месте. Я от Эртеля.
Как только сумрак опустился на сад, я выбрался из своего тесного пристанища и затаился в кустах, как раз напротив того места, где встретил давеча приезжего офицера. Ждал я его недолго. Офицер появился возле моей засады бесшумно, словно тень убитого короля, и сразу же заговорил тихим шепотом.
- Я здесь с инспекцией и пробуду с неделю. Кто-то из обитателей усадьбы написал обер-прокурору письмо, что здешний хозяин занимается чеканкой фальшивых монет. Мы с тобой должны найти того, кто писал письмо и узнать всё о фальшивых монетах, если они, конечно, есть. Завтра приходи сюда в это же время: я тебе скажу, что надо сделать в первую очередь, а сейчас мне надо идти...
Офицер исчез так же тихо, как и объявился, а я побрёл восвояси, терзаемый одним вопросом.
- Почему мне сразу не сказали ни о фальшивых деньгах, ни о письме?
Уже засыпая, я решил, что все эти тайны держались от меня в секрете, чтобы я не наделал глупостей, сразу же принявшись разгадывать загадки. Начальство ведало о моей горячности, а потому и не торопилось посвящать меня во все тонкости дела. Может быть, оно и так, но было немного обидно, что не доверяли мне в полной мере. Вот с такими грустными мыслями я и заснул.
Весь следующий день я высматривал приезжего офицера, но так ни разу его и не увидел. Не пришел он и ночью в назначенное место. Прошел еще день, еще ночь, но наша встреча опять не состоялась. Я забеспокоился. Просидев в саду почти до рассвета, я решил разбудить Гриню. Уж кому-кому, а буфетчику-то всегда и всё известно обо всех гостях в усадьбе. Я осторожно пробрался к подвалу, где находилась каморка моего приятеля, и нашёл на дверях подвала большой висячий замок. Вот тут я и понял всю мудрость начальственных наставлений о необходимости завязать как можно больше дружеских связей в усадьбе. Если б у меня были такие связи, то не стоял бы я с понуро опущенной головой напротив ржавого замка, а мчал бы со всех ног к другому приятелю. Но я пренебрёг мудрыми указаниями, и потому угрюмо смотрел на безмолвного рыжего сторожа. И оставалось мне только уповать, что утро ночи мудренее.
Утром я побежал на псарню. Я чувствовал, что офицером, который приехал для того, чтобы вооружить меня нужными наставлениями, случилась беда. Об этом я торопливо сообщил псарю Еремею. Других вариантов сообщить о беде миру я не смог придумать. Еремей долго думал и велел мне ждать.
- Чего мне ждать-то?! - недоуменно воззрился я на псаря.
- Жди, - вздохнул псарь и без каких-либо намеков на вежливость выставил меня за дверь.
Я остался опять один. Даже уроки мне сегодня не шли на ум. Сыновья Баташева что-то читали мне по слогам, а смотрел в окно и думал.
- Если здесь делают фальшивую монету, то должны же они как-то привозить металл? За всё время, что я здесь не довелось мне в усадьбе видеть ни единой телеги... А что это значит?
Я прошелся по нашему классу, велел мальчишкам читать громче и стал чесать затылок.
- Это значит, - после некоторых раздумий стал я отвечать сам себе, - или здесь ничего не делают, или есть в усадьбе какие-то потайные ворота.
Узнав немного нрав Баташова, я даже и не держал мысли, что он может что-то делать по мелочи да горстями. Нет, не тот это человек, если уж Баташов что-то делает, так непременно возами. Я решил искать потайные ворота.
- Внимание! - крикнул я ученикам. - Сейчас идем за стену ловить бабочку Павлиний глаз.
Мальчишки несказанно обрадовались моей идее. И скоро мы вышли за ворота усадьбы, и пошли вдоль высокой стены. У каждого из нас в руках был сачок. Мои ученики с весёлым смехом носились за бабочками, а я высматривал следы от телеги. Никто из нас не остался без добычи: мальчики изловили десятка полтора чешуекрылых насекомых, а я густых кустах черемухи нашёл торную дорогу. И вывела нас эта дорога к воротам в стене. Ворота оказались полуоткрытыми. И мы вошли в них, но не успели сделать пяти шагов, как нам навстречу выбежал мужик в одежде отставного улана.
- Куда?! - заорал он, размахивая руками, и преграждая нам путь. - А ну назад!
- Там большая собака, - соврал я, показывая на сыновей Баташова. - Ребятишки испугались. Мы теперь здесь к большому дому пойдем. Ладно?
Мужик, конечно же, знал детей Баташова, а потому прогонять нас перестал и задумался.
- Мы вдоль стены, - решил я поторопить мужика с решением.
Мальчишки удивленно посмотрели сперва на густые заросли крапивы у стены, потом на меня, но ничего не сказали. Озадаченный страж скривился, вздохнул и уступил мне дорогу к крапивным зарослям, куда я решительно и вступил. Я шел впереди, сбивая черенком сачка самую злую крапивную поросль. Следом за мной шли дети, а замыкал мою экспедицию, громко и недовольно сопевший, охранник. Он так яростно сверлил мой затылок взглядом, что стало казаться, будто скоро моя голова запылает, как смолевый факел. Хотя стена была довольно-таки длинной, но всё когда-нибудь кончается. Завершилась и моя битва с крапивной ратью, я завернул за угол и остановился в некотором недоумении. Это место оказалось мне прекрасно знакомым: это же та самой дверь в подвал, где проживал мой друг Гриня. Я тут же вспомнил о таинственном ночном шуме, какой мне довелось услышать, будучи в гостях у приятеля. И теперь: тот шум, наезженная дорога в кустах черемухи, потайные ворота и страж ворот мигом сплелись в один клубок. В странный клубок, непонятный, но я чувствовал: ниточка этого клубка спрятана в каморке Грини, за тем самым таинственным камнем в углу.