Самой любимой была малахитовая шкатулка работы уральских мастеров. И надо же было так случиться, однажды шкатулка упала и разбилась. Павел Петрович очень горевал. Опять же не потому, что ценность, а — работа, работа какая! Починить ее взялся краевед В. С. Старцев, хороший знакомый Бажовых, да не вышло…
Излюбленным занятием Павла Петровича в часы досуга было копаться в саду, на огороде. Когда стали слабеть силы, пришлось отказаться от этого. Он очень переживал свою немощь. «Валёнушка, не могу тебе помочь», — как бы оправдывался перед женой. Работал допоздна, обычно стоя за старенькой конторкой, в облаке табачного дыма. Спать ложился глубокой ночью, вставал в девять часов утра, никогда — позже. Вечером отдыхал часок-другой и — опять за свой кропотливый, подвижнический труд…
Образ жизни его был прост, как говорится, без затей, без ненужной роскоши. Он никогда не ездил на дачу, не стремился на модные курорты. Выйдет в сад, посидит на скамеечке, покурит — и опять идет домой, к столу, работать. Его не привлекала даже пышная природа юга (так и не собрался туда ни разу); хотя вообще ездить он любил и в последний период жизни много путешествовал.
Как-то звал меня: «Поедем, Борис, в Горную Шорию». Туда приглашал его секретарь обкома партии Е. Ф. Колышев, хорошо знакомый уральцам по работе в Свердловске и Нижнем Тагиле.
С сожалением говорил о проездном бесплатном билете депутата: лежит…
Впрочем, билет не лежал без пользы. Павел Петрович регулярно наведывался в Москву, в Ленинград. Там имелись многочисленные друзья и почитатели, устраивались читки произведений Бажова. Валентина Александровна была верной спутницей во всех поездках. Но вернемся снова в этот старый, хотя еще и крепкий дом, посидим за круглым столиком в кабинете, поставленным специально для посетителей, где обычно каждый выпивал гостевую чашку чая…
Бывало, придешь к Павлу Петровичу; он подсядет к раскрытому окну (любил сидеть у окна), в фуфайке, помочах, как говорится, по-свойски, щуплый без привычной толстовки или черного кителя (пиджак и галстук никогда не носил), бородатый. В окне летнее солнце. И в руках у Павла Петровича вспыхивает желтый огонек: вынул из кармана большую лупу с ручкой и прикуривает… прямо от солнца. Папироса потухнет — он опять за лупу… И так, на протяжении разговора, раз пять. Лупа служила и для того, чтобы разбирать буквы при чтении. Последнее время он не мог обходиться без нее. Окуляры не помогали.
Позднее на столе появилась коробочка с табаком, трубка. Коробку подарила Валентина Александровна, а трубку в 1944 году привез знакомый капитан с фронта, муж рассыльной Союза писателей. Курение у Павла Петровича всегда выглядело каким-то священнодействием, важным ритуалом. Но, заметим, неумеренное курение, безусловно, раньше времени и свело его в могилу (рак легкого).
Сидишь, беседуешь, а репродуктор в ящике у стола негромко работает — музыка, чаще классическая, другую Павел Петрович обычно выключал. Так же и в те часы, когда он писал.
От окна перейдет к столу, но не сядет, а привалится стоя, на локтях, так и ведет беседу. Сидеть не любил, а мебели с мягкими сиденьями вообще избегал. «Не сиди на мягком, не советую», — говаривал он серьезно, но с веселой лукавинкой в глазах.
Визитеры в доме были часто, без них не обходилось буквально ни одного дня. Сюда шли писатели; каждый приезжающий литератор считал своим непременным долгом навестить Бажова, если был незнаком — представиться ему. На протяжении многих лет Павел Петрович бессменный председатель правления Свердловского отделения Союза советских писателей. Писательский союз — детище беспокойное — отнимал много времени и сил; но благодаря ему же Павел Петрович был постоянно в курсе всей литературной жизни. Вне Союза, его творческой, специфической атмосферы, пожалуй, и не представишь Бажова.
Сюда, к депутату Бажову, тянулся нескончаемый поток людей. В дом был открыт доступ всем, не отказывали никому.
Не трудно понять, в чем был секрет этой необыкновенной популярности: писатель Бажов был близок народу, все его творчество являлось выражением дум и чаяний народных, концентрировало в себе народную мудрость. Этому способствовало и большое личное обаяние Бажова, его приветливость, которую ощущал всякий, кому хоть раз удалось встретиться и говорить с ним. Как правильно отмечает в своих мемуарах Евгений Пермяк, «будучи многогранно образованным и начитанным человеком, Бажов был очень вежлив и щадящ к ограниченности других. Он никогда не позволял себе выглядеть выше, образованнее своего собеседника» («Долговекий мастер»). Великое, прекраснейшее качество, открывавшее все сердца, все души. Оно ярко проявилось во время нашей поездки в беседах со стариками старателями. Да он и впрямь свой!