— Говорят, как о покойнике. Это же покойника можно так хвалить, ему-то все равно. А при живом?!?
В военные годы. Съехались писатели Свердловска и Челябинска. Поэт-челябинец сообщает, сколько стихов он написал, воспев труд героев-танкостроителей: 27 тысяч строк. Павел Петрович, наклонившись, осторожно шепчет:
— То, что он написал столько, — хорошо. Плохо, что он их сосчитал…
Молодой и, добавим, очень самоуверенный начинающий литератор пришел поделиться своими замыслами. Он хочет написать рассказ. И, не теряя времени, принялся делиться замыслами. Говорил долго, нудно, захлебываясь от восторга, в полной уверенности, что его понимают и одобряют. Не могут не одобрить.
Павел Петрович внимательно выслушал. Не перебивал.
— А название рассказа есть?
— Нет, пока еще не придумал.
— Ну и рассказа нет…
— Не сиди на мягком, не советую, — эту фразу слышали от него не раз. Такой совет однажды дал и мне.
Он не стал уточнять, что имел в виду. За него могут сказать врачи: по их наблюдениям, постоянное пользование мягким сиденьем способствует появлению геморроя.
Сам Бажов, как известно, работал стоя за конторкой, реже — сидя за столом в обыкновенном «жестком» кресле.
Мне думается, «не сиди на мягком» может иметь и двойной смысл (как всегда у Бажова). «Не сиди на мягком» — не ищи готовенького, легкого, добивайся сам, не пугаясь тяжелого труда. Так добьешься всего.
Не случайно он называл себя «пионером велосипедного движения»: смолоду всем видам транспорта предпочитал велосипед. Своими мыслями насчет этого он делился со многими; говаривал и мне. На двух шинах-то, как и на двух ногах, никакие тропки не заказаны, куда хочешь, туда и едешь, и где угодно остановишься. Пермяк, совершивший с Бажовым не одну поездку по Уралу, когда тот ездил к своим избирателям в период предвыборной кампании, приводит его фразы: «Быстро надо снабженцам ездить, а мы-то с вами заготовители. Нам слушать надо». И в другой раз: «Я бы лучше на своих двоих и вам бы советовал…»
Заготовители слов… так, что ли? Художник обязан быть чутким к слову, неустанно напоминал Бажов. Дровни — значит дрова, с дровами. Двойной переклад — здесь два смысла: два слоя крепи, двойная работа, зато и удвоенная прочность, надежно, выдюжит (как крепкий, выносливый человек). Непонимание «игровых» слов Бажова смешило и сердило: туг на ухо человек.
Тут вспоминается, как повесть «Зеленая кобылка», автор которой зашифровался под фамилией «Колдунков», подверглась в Детгизе самой тщательной «очистке», была беспощадно выглажена, выутюжена. Никаких следов вольностей, архаизмов, устаревших народных речений! Вот тут и ищи двойной переклад, — а редактор возьмет и вычеркнет. Пропал труд. К счастью, в новом издании тексту был возвращен первоначальный вид, все слова восстановлены. Редактору пришлось краснеть за свое чрезмерное старание, отсутствие слуха к слову.
Эту мысль — о важности точной художественной, и особенно бытовой, детали — Бажов подчеркивал многократно.
— Точная, меткая деталь имеет поразительную силу впечатляемости, доходчивости, — говорил он. — Потребовалось вам в одно место… ну, куда, как говорят в народе, цари пешком ходили! Все ясно, точнее не скажешь…
Считал: «Из окна квартиры многого не увидишь».
— Ездить надо, больше ездить. А еще лучше — ходить.
Горевал, когда самобытность, яркость речи подменяется грубостью: «Грубость слов выдает грубость душевную».
Об «Уральском следопыте», когда тот только начинал завоевывать читателя после многолетнего перерыва, выразился примерно так — в смысле, что тому необходимо: устранить тот залихватский тон, некую разухабистость, которую можно рассматривать как следствие того, что еще не все устоялось и осмыслено, когда и редакция и авторы молоды и не уяснили еще для себя полной ответственности за воспитание вкуса у читателя. (В скобках заметим, что с течением времени журнал постепенно с этой «болезнью детства» справился.)
Обсуждали повесть Константина Мурзиди «У Орлиной горы», первое прозаическое произведение, которое написал поэт. Обсуждали горячо. Упрекали автора в фальши и надуманности: например, завербованные женщины-мордовки, во время войны попав на завод и впервые присутствуя при огненной разливке стали, падают в ужасе ниц и, отбивая поклоны, начинают лопотать что-то по-своему, молятся. Ну, кто этому поверит, в наше-то время! Меж тем все было правдой, мы вместе с Костей ездили на танковый завод в Нижнем Тагиле, где нам и рассказали эту историю. Мурзиди ничего не преувеличил. Но, видимо, стихи писать — одно, проза — совсем другое и требует иного подхода; сказалась неопытность автора. Потом, когда страсти начали утихать, вдруг кто-то спросил: