— Вы бы взяли накидку, хозяин, — посоветовал осторожно советник.
— Там тепло, — бросил мальчик и вышел из каморки, прикрыв дверь.
Каборга прошел в конюшню, и приторочил кошку к седлу, и забрался на лошадь, и выехал во двор, и проехал под аркой ворот, и переправился через ров, и закричал на головорезов, которые, пытаясь размяться, упражнялись в отрубании толстых дубовых стволов вдоль дороги.
— Хватит сорить! Мало вам, весь Замок сегодня опилками запорошили. Вот как заставлю завтра все убирать, будете знать.
— Так как же так, хозяин? — заныл Тукка. — Если завтра крошить и резать, зачем убирать, хозяин?
— Зачем убирать, хозяин, когда завтра крошить? — забубнил раздосадованно Тургубадук.
— Молчать! — свирепо закричал мальчик. — Если прикажу убирать, значит будете убирать. Вам что, приятно будет крошить и резать в таком свинарнике?
На это головорезы не нашлись что ответить.
Поехали.
Каборга — на кляче, туши головорезов — по сторонам, трусцой, от которой окрестности сотрясались до самых предгорий. Тукка и Тургубадук выполняли гораздо больше работы, чем было необходимо для того, чтобы просто двигаться по дороге. Они постоянно забегали вперед, обшаривали кусты, старательно прочесывали кустарник, для верности тыкая пикой и алебардой во что ни попадя. А еще Тукка, в радостном ожидании настоящего дела, прихватил любимую дубинку, которая теперь то и дело мелькала в свете луны, околачиваясь по укромным местам, где вернее всего было спрятаться негодяям.
Так проехали с полчаса. Каборга уже устал наблюдать за тем, чтобы Тукка и Тургубадук не сверзились в какую-нибудь канаву, как это и произошло. Тукка наткнулся на ежика, заверещал от восторга, отбросил в сторону пику и с ежиком в ручищах побежал к Тургубадуку. Тургубадук, в свою очередь, выкинул алебарду и умилился. Они стали носиться с ежиком, и носились до тех пор, пока Тукка не произвел землетрясение, грохнувшись в какую-то яму, а Тургубадук не произвел второе землетрясение, грохнувшись туда же за ним.
Пришлось Каборге спешиваться и выручать их. Когда они выбрались на поверхность, вдобавок пришлось спускаться к ручью и купаться, потому что на головорезов страшно было взглянуть, даже страшнее обычного. Они перемазались влажной глиной, и еще на них налипли палые листья, и они долго гоготали, тыча друг в друга сардельками пальцев. Когда Каборге, наконец, удалось более-менее их отскрести, прошло минимум полчаса, и они уже сильно опаздывали.
— Можно подумать, — свирепел мальчик, вернувшись в седло, — что нас там будут ждать. Вы что, думаете, нас там ждать будут? Подождем, дескать, еще полчасика, пока Тукка и Тургубадук не приедут, не порубят нас в окровавленные кусочки? Пока нам голову не отрубят? Вы что, на самом деле так думаете? Нет, вы скажите, скажите! Вы что, на самом деле так думаете?
— Но ведь он был такой славный, — басил Тукка. — У него были такие славные ушки, и носик!
— А еще у него были такие блестящие глазки, — умилялся Тургубадук хрипло. — И еще он так славно пофыркивал!
— У него были такие иголочки! — лопотал Тукка. — Внизу черненькие, а сверху все серебристые.
— А коготочки какие на лапках! — Тургубадук улыбался счастливо. — Такие маленькие и остренькие! Почти такие же остренькие, как моя алебарда.
— Нет, как моя пика, — возразил Тукка.
— Ну уж нет, — отрезал Тургубадук. — Как моя алебарда!
— Сейчас как дам тебе! — пригрозил Тукка и уже развернулся, чтобы наконец врезать Тургубадуку, но Каборга изо всех сил треснул его кулачком по лысине, в которой отражалась луна.
— Что за наказание! — воскликнул мальчик. — Все! Мы разворачиваемся и едем домой. С меня хватит. Пусть этот Шара, наконец, приезжает и режет всех в крошки. Мне наплевать. Даже и хорошо. Порежет, может быть, хоть тогда не придется больше все это терпеть.
— Ну хозя-а-ин, — заскулил несчастный Тургубадук. — А как же отрубить голову? Ну вы же обещали, хозяин. Ну как же так?
— Ну вы же сказали, хозяин, — завыл расстроенный Тукка. Хотя бы пару раз кого-нибудь треснуть дубинкой. Ну как же так?
— Тогда быстро вперед, и без слов.
И они ехали по ночной дороге, и в небе ярко и чисто серебрилась луна, и горы на горизонте сверкали снежными пиками, и лицо трогал ласковый ветер — нес аромат палых листьев, холодный и терпкий.
И они проехали так еще час, и Тукка только два раза треснул Тургубадука по шее, а Тургубадук только раз огрел Тукку плашмя алебардой. И вот наконец впереди, на холме над дорогой засветились в луне белые башни старого Замка. Деревья по сторонам дороги раздвинулись, и мальчик с верными головорезами выехал на поляну у подножья холма. Впереди в высоте мерцали теплыми точками несколько окон. Луна полным кругом жглась в черноте холодного осеннего неба.