Под фотографиями в рамках лежат папины и дядины детские рисунки, коробка из-под обуви с разрозненными снимками и главный мой клад – бабушкин школьный альбом 1962–1963 годов. Я поглаживаю серебристое тиснение. Бабушка поступила в среднюю школу Тулэри в небольшом фермерском городке в Центральной Калифорнии, где пахнет навозом, зато люди живут в здоровой среде, где знаешь по именам мясника, пекаря и того парня, что сидит на заборе через улицу. Правда, я была в Тулэри всего раз, в шесть лет, но запомнила его именно таким.
Я закрываю глаза, представляя себе, что найду на страницах ее альбома. Бабушка на танцах и на встречах группы поддержки. Эта группа поддержки – самый загадочный для меня пункт плана. Чем они занимаются, когда встречаются – упражняются в поддержке и подбадривании? Соревнуются ли с другими командами, поддерживающими спортсменов, кто кого переподдержит? Пока я сижу и теряюсь в догадках, кто-то дергает ручку моей двери.
– Что такое?! – ору я.
– У меня есть предложение, – слышится приглушенный голос Джинни.
– Ты одна?
– Нет. Со мной Эдуардо. Он и есть предложение.
Я отпираю. Джинни протягивает мне тарелку с молочными гренками. Молочные гренки – идеальная утешительная еда для тех, кто только что пережил расставание, а поскольку сегодня воскресенье, моя «диета» позволяет мне такую маленькую радость. Смазываешь глубокую тарелку маслом, кладешь в нее пять кусочков хлеба с маслом. Заливаешь горячим, почти кипящим молоком с маслом, кладешь два яйца-пашот. Да, и в конце добавляешь еще масла. Папин рецепт, разумеется.
– Это лучше, чем Эдуардо, – говорю я и сажусь за стол, который мама купила мне в мебельном аутлете.
Джинни ходит по комнате, изучая бабушкино детство: то в хронологическом порядке, то в обратном.
– Я слышала, у тебя тут песня Survivor звучала?
– Я удаляла Джереми из моей жизни, – отвечаю я, вытирая масло с подбородка. – Мне нужна была мотивация. Но больше никаких айподов, завтра мы приступаем к выполнению пунктов из списка.
Джинни садится на ковер, поджав под себя ноги:
– Мы приступаем?
– Все-таки Бейонсе была в составе группы, когда пела Survivor.
– Ладно, так уж и быть, – смеется Джинни. – Воплотим твой дурацкий список. Но отказываться от технологий я не собираюсь. Я уроки могу делать только под музыку. И любимый лосьон я всегда заказываю через Интернет. И…
Я втыкаю ложку в гренок:
– Хорошо. Я погружусь в прошлое на все сто, а ты будешь моим винтажным боковым защитником.
– Каким еще защитником? Я всегда была центральным нападающим.
– Прости, – тяжело вздыхаю я. – Тупой футбольный юмор.
Джинни берет в руки фотографию бабушки, где та студенткой участвует в демонстрации. Распущенные волосы до пояса производят такое же дикое и непокорное впечатление, как и бабушкин сердитый взгляд. Этот снимок мне нравится меньше, чем тот, где она в ситцевом платье. Мне не нравится явное отсутствие бюстгальтера у нее под футболкой. К тому же разве не глупо кричать о мире?
– Так чем мне заняться из этого списка? Улетной вечеринкой? Устроим ужин из органических продуктов?
– Не забывай, что речь идет о шестьдесят втором годе. Тогда банка зеленого горошка считалась вполне органической пищей.
– Сначала надо опробовать какие-нибудь рецепты. Могу рискнуть приготовить парочку семейных ужинов.
– Все что угодно! – Моя сестра мне помогает. Я не одинока в своей страстной любви к спискам, а в данном случае это еще и жизненно важно, потому что один из пунктов плана я не могу выполнить без посторонней помощи.
– Может, тоже найдешь себе друга сердца.
– Это дурацкий пункт. До сорока лет никто себе друга сердца не заводит.
– Раз в списке есть, будем выполнять. Я уже через это прошла, в этом смысле план выполнила – считай, получила на память футболку с надписью «МЕНЯ ОБДУРИЛ ПРИДУРОК ДЖЕРЕМИ». И посмотри, как все чудесно получилось.
Ладно, не чудесно. Но неплохо. Возможно, иногда, под некоторые песни, Джереми все же думал обо мне, а не о той виртуальной девице. Например, под все песни, которые он скачал мне на айпод. И под ту музыку, под которую мы с ним впервые танцевали. И под те песни, которые мы распевали в машине, когда ехали домой с открытыми окнами, только он и я. Из-за ветра мелодию было почти не слышно – только наши собственные пронзительные голоса, не попадающие в тон. Эти мгновения были искренними и настоящими, они принадлежали мне.
Эй, хватит. Теперь у меня есть список, и о Джереми думать некогда. Не больше тридцати восьми минут в час.