Сонечка за женихом ухаживает: то полотенце ему чистое на колени положит, то закуску ближе пододвинет, то тарелку сменит. Зинаида Ивановна ей помогает. Все это понятно — жених первый раз в дом к невесте пришел, надо же принять человека. Ну а в мою глупую башку обида заползает. «Вот, — думаю, — я уж и не нужен стал, меня уже не замечают». Ревновать начал.
Свадьбу сыграли, конечно, не очень пышную, но не хуже, чем у людей. Пригласил я товарищей по работе. Соня и Николай своих друзей позвали. Гуляли два дня.
Стали молодые жить у нас: одна комната им пошла, другая нам с Зиной. Жили они дружно, весело. Николай магнитофон купил — парень он был грамотный, в армии в радиолокации служил. Пошли песни, музыка, джаз. Все вроде бы хорошо. Но только стал я за собой одну особенность примечать. Казалось бы, ничего Сонин муж худого мне не делал, но у меня к нему неприязнь какая-то появилась. То ли дочку я ревновал, то ли еще что… Словом, парень он был неглупый, понял, что, пока не поздно, разъезжаться нам надо, чтобы отношения добрыми остались.
Однажды вечером заходит он к нам в комнату — я один дома был.
«Надумал я, говорит, Сергей Степанович, в район перебираться. Дают квартиру отдельную и место хорошее — главным механиком гаража».
«Ну что ж, отвечаю, правильно надумал. Люди вы взрослые, специальность у обоих есть, вполне можете самостоятельно жить. И чем раньше начнете, тем лучше для вашей семьи будет.
А то, знаешь, пословица есть: дети до тех пор дети, пока с родителями живут».
Он помолчал, потом взглянул на меня прямо и спрашивает:
«Сергей Степанович, дело это прошлое, поскольку решили мы теперь врозь жить. Но все же скажите, за что невзлюбили меня?»
Долго я молчал и в окно смотрел, потому что сказать мне ему было нечего — не понял бы он меня.
«Трудно, Николай, на твой вопрос ответить, — говорю я. — Вот поживешь с мое на свете, тогда, может быть, и сам ответ найдешь. А пока правильно ты решил: надо нам врозь пожить.
И вот что я тебе скажу: Соню ты береги, она без родного отца выросла. А лично к тебе у меня никакой вражды нет. Жизнь так сложилась…»
Ну и уехали они в район. Женщинам мы, конечно, о нашем разговоре ни слова.
Проходит месяц, второй. Живем мы одни.
— Простите, — перебил я соседа, — а своих детей у вас с Зинаидой Ивановной разве не было?
— Своих детей у нас с Зинаидой Ивановной не было, — тихо ответил сосед. — Помните, говорил я вам, что ранило Зинаиду Ивановну, когда она из госпиталя от меня уехала? Вот все из-за этого. Возил я ее к врачам, к профессорам — не помогло…
Ну а у молодых наших через год сынишка родился. Стал я вроде бы дедушкой. Послали мы им телеграмму поздравительную. Они нам шлют ответное поздравление и приглашают в гости. Взял я отпуск на несколько дней, поехали. Жили наши молодые неплохо — две комнаты, огород, все как надо. Внучонок оказался прямо мировой — вылитый Саша Антонов.
Обмыли мы рождение внучонка (Андрейкой его назвали), погостили немного да и назад, домой. Приехали, живем неделю, вторую. Гляжу я, Зинаида моя все вздыхает. Потом не вытерпела, говорит мне:
«Сережа, я к Сонечке съезжу. Может, в хозяйстве помочь надо. Семья молодая, неопытная».
И уехала. Остался я один. Два дня сидел вечерами дома, на третий пошел к приятелю, летчику. Во время войны он тоже в истребительной авиации служил. Посидели мы с ним, поговорили, войну вспомнили, молодость нашу — вроде и на душе немного полегче стало.
Через неделю возвращается Зинаида Ивановна с целым ворохом заказов: Андрюшеньке распашонки надо, ботиночки, грибок молочный, витамины… Словом, через неделю поехали мы с ней опять к нашим ребятам с целым чемоданом покупок.
Время идет, внучонок наш подрос, ходит уже совершенно самостоятельно, говорить начал. Зачастил и я в гости к молодым. Хотя и реже, чем Зинаида Ивановна, но тоже чуть ли не каждый месяц.
Вот приеду я, а Андрейка меня первый на пороге встречает:
«Дедушка, а ты чего мне привез?»
Я ему, конечно, игрушек, сладостей всяких… А потом уходим мы с ним гулять. Возьму я его на руки, и идем мы с ним в поле, далеко-далеко. Ловим по дороге стрекоз, бабочек, букашек разных. А дойдем до какой-нибудь копешки — ляжем на сено и лежим, смотрим на небо, на облака. Я ему сказки всякие рассказываю, про войну вспоминаю, а он лежит тихий, строгий, слушает и хмурится.