— Глава Хи Шанг, вы пытаетесь сказать, что старейшина Ли Цзиньхуа будет хорошим выбором? — улыбка на лице Ли Сяолуна стала шире, не предвещая ничего хорошего.
Яо Юншэн внимательно слушал и следил за старейшиной и главой, а его лицо начало покрываться чёрными линиями. После того как он услышал о Ли Цзиньхуа, его взгляд наполнился тревогой и неприязнью.
— Я очень ценю старейшину Ли Цзиньхуа, но речь сейчас не о ней.
— Тогда не понимаю, чего вы хотите?
— Мне сказать прямо?
— Разумеется.
— Никто лучше тебя не справится с воспитанием этого ребёнка.
После этих слов повисла тишина, а глаза Яо Юншэна быстро просветлели и уставились на Ли Сяолуна в странном ожидании. Тот больше не мог улыбаться. Скинув со своего лица неуютную маску, он строго посмотрел на главу.
— Шисюн, ты ведь знаешь: я не беру личных учеников.
Хи Шанг замер. Он давно не видел своего шиди таким серьёзным, потому что тот всегда скрывался под личиной дружелюбия.
— Разве на этот раз ты не можешь сделать исключение?
— Шисюн, ты ведь знаешь, почему я не беру личных учеников.
— Ты вспомнил?
Седьмой молчал: ничего он не вспомнил и не сможет никогда вспомнить, ведь у него не было воспоминаний прошлого владельца и он никогда ничего не забывал на самом деле! Конечно, сделать исключение возможно, но точно не для главного героя романа, в конце которого он всех нашпигует. Седьмой, хоть и не боялся смерти, ведь во сне она не может быть настоящей, однако ему будет очень неприятно, если ученик, о котором он станет заботиться, в итоге окажется монстром. Всё это пошатнёт его веру в реальности. Седьмой мысленно почесал голову. «А какая вообще разница, что у меня там в реальности пошатнётся? Ведь я и так был затворником, ни с кем не общался, никому не доверял…»
— Много помнишь? — последовал очередной вопрос главы, выводя Ли Сяолуна из раздумий.
На самом деле Седьмой сейчас играл на чувствах Хи Шанга, сам ничего особо не ощущая, – это и к лучшему. В романе его предшественник был злодеем, о его прошлом говорилось очень мало и бо́льшая часть пропускалась читателями, но историю о том, почему Ли Сяолун никогда не брал личных учеников, знал каждый читатель. В общем-то, ничего особенного не было, всё как всегда: ученик вырос, предал и умер. Предал он учителя, а потом умер от рук того же учителя. В секте эта история скрывалась, но все старейшины знали об этом.
Ли Сяолун не стал отвечать шисюну, он посмотрел на Яо Юншэна, глаза которого были наполнены ожиданием.
— Я убил своего единственного ученика собственными руками. Кроме меня, тебе никто не скажет правды, поэтому не трать свой талант на такого никчёмного старикашку, как я.
Увидев растерянность в глазах ребёнка, он окинул взором Хи Шанга, который выглядел мрачнее тучи, а потом, заложив руки за спину, поспешил скрыться. Ученик и глава проводили старейшину взглядом, но даже после того, как тот исчез из виду, они всё ещё смотрели в том же направлении.
После того случая, произошедшего в день посвящения учеников, прошла неделя. Ли Сяолун наслаждался тишиной и спокойствием – кроме Ха Жуна, никто не приходил. Седьмой не был этим удивлён, ведь сестру он напугал до чёртиков, шисюна заставил стыдиться и сожалеть, а главного героя потряс своей откровенностью. Всё шло прекрасно: он сделал всем гадость, но его душа пела. Сейчас вот Ли Сяолун корпел над своими грядками под жарким солнцем, кое пекло как никогда раньше. Правда, в отличие от растений, он не испытывал дискомфорта от его палящих лучей, а умело воспользовался особенностью своих духовных корней и покрыл кожу тонким слоем льда.
Седьмой думал, что его день вновь пройдёт в режиме сурка, но Ха Жун решил преподнести ему сюрприз.
— Старейшина, сегодня вы должны спуститься со мной.
— Зачем?
— Чтобы подтвердить сдачу документов.
— Разве ты не можешь заняться этим сам?
— Этот ученик может делать за вас работу, может даже пользоваться вашей печатью, но не может быть вами.
Ли Сяолун замер. Он увидел в глазах своего милого помощника нескрываемое принуждение: казалось, откажись он сейчас, последует взрыв, который не остановится даже после полного сожжения. Неловко потерев измазанный край рукава, старейшина опустил глаза к земле.
— Твоя взяла, пошли.
Лёгкий взмах руки – и до сего чумазый мужчина превратился в ослепительное божество. Ха Жун довольно хмыкнул: он был рад своей маленькой победе, но немного расстроен, что не сможет воспользоваться этим случаем и объявить старейшине холодную войну.