Чистая вода. Рассыпающиеся капли. Семена света падают в траву, на землю. И она тоже творит свет. Должно быть, научилась у ангела. Из кончиков ее пальцев исходят золотые лучи, и она старается, чтобы в каждом пучке было по три. А теперь настала пора сказать. Выплеснуть, словно воду изо рта, которую ты не в силах удержать. Но кому?
Вот Клара, ведьма, что дружна с чертями. Нет, не Кларе. Ей еще рано.
К ней подошел Уильям Стокдейл, он как раз был на обходе. В руках он держал какое-то запачканное тряпье, и она сразу поняла, что с него-то и следует начать. Она не была уверена, что на тряпье пятна крови, видно было плохо, но это было что-то красное, темное, человечье. Он римлянин, палач. Он истязает ближних. Она двинулась ему навстречу, подняв обе руки, и он подошел к ней, не ведая, что другого выбора у него попросту нет. Ему не дано узреть сияющие коридоры, по которым идут люди, движущиеся согласно Его воле. Ну и пусть. Она замерла, и он вышел прямо к ней.
— Бог есть любовь, — начала она.
— Да ну, — пробормотал он, не останавливаясь.
— Он есть любовь, — повторила она, вновь перекрыв ему путь и не давая пройти, — и Он везде.
— Очень мило с его стороны.
— И возвращается. Он вернется и станет вершить суд, — она пыталась не сводить с него пронизывающего взора, но прямо из-за его головы светило солнце. Поэтому она обращалась к пуговицам на его жилете. — Трепещите. Ваша душа в опасности. Вам ничего не утаить. Он все видит.
— Я и сам немало повидал. И если вы не возражаете, я бы пошел, у меня дела.
— Берегитесь! Послушайте же меня! Я несу ангельскую весть.
— Благодарю за предостережение. А теперь позвольте мне… — он вытянул вперед левую руку, взял вестницу за плечо и попытался отодвинуть в сторону, но она вцепилась в него, резко повернувшись, словно дверь на петлях. Она должна увидеть, как он изменится. Слово должно достигнуть его ушей.
— Вы должны быть чисты душой! Очиститесь!
Стокдейл бросил тряпье на землю и освободившейся рукой ударил ее в лоб. Мария упала спиной в траву. Улыбнулась небу, в самой вышине которого медленно ползло облако. Ей ниспослано страдание. И когда ботинок Стокдейла погрузился ей в живот, она восприняла это как истинное благословение небес. Ее миссия началась.
Аннабелла была добра к Абигайль: терпеливая, с ласковым взглядом, она никогда не отказывалась поиграть с малышкой. Та стояла словно зачарованная, стараясь не шевелить непослушными пальчиками, пока прелестная девушка сооружала на них колыбельку из веревочки. Дора сидела поближе к лампе, расшивая края простыней и скатертей для своей будущей семейной жизни. Ханна вытащила самую тонкую иглу из Дориной шкатулки. Осторожно воткнула ее в кожу на кончике пальца и вытащила наружу с другой стороны, из-за чего на подушечке пальца получился белый валик. Больно не было, немного тянуло, но ничуть не больно. Ей просто захотелось немного помучить Абигайль, напоказ вонзая в свою плоть серебристый металл.
— Смотри, Аби! — она помахала пальцем у сестры перед глазами, а потом ухватила себя за запястье и шумно втянула воздух, как будто от боли.
— Ой! — воскликнула Абигайль.
— Хватит дурачиться! — проговорила Дора.
Ханна выдернула иголку и положила обратно в шкатулку.
— А я на днях видела мистера Теннисона! — объявила она, перестав дурачиться.
— Да ну? — подняла брови Аннабелла.
— Да, видела. И мы очень мило поговорили.
— Правда? Ханна, почему ты мне ничего не рассказала? Нет-нет, теперь хватайся здесь и здесь.
— Не могу, — пожаловалась Абигайль. — Лучше ты.
— Так ведь оно же у меня на пальцах!
— Поосторожнее со своими милыми разговорами, — решила предостеречь сестру Дора. — Ты же не хочешь, чтобы тебя сочли легкомысленной?
— Как меня можно счесть такой или сякой? Мы встретились на аллее. И поговорили.
— Гммм, — Дора перевела взгляд на вышивку.
— А он слышал, как ты играешь на фортепиано? — спросила Аннабелла.
— О да. Несомненно, это заставило бы его сделать предложение, — сказала Дора.
— Нет, не слышал. Как бы нам это подстроить? Не обращай внимания на Дору. Она просто расстроилась, что ей уже сделали предложение и что оно поступило от Джеймса.