Выбрать главу

Правда, было одно обстоятельство, которое его угнетало. Тогда, обернувшись, он увидел трех парней. Он видел их какие-нибудь доли секунды; к тому же тот, который интересовал его больше всего, укрылся за двумя другими и нагнул голову. И все же он был почти уверен, что узнал это наглое, пустое, насмешливое лицо с мелкими, крысиными зубами. Возможно, это была лишь бредовая идея, плод воображения. Но мысли Гейера, как он ни боролся с собой, беспрестанно возвращались к этому лицу. Было бы нетрудно получить более достоверные сведения: достаточно было назвать следователю имя страхового агента фон Дельмайера. Но если пустопорожний страховой агент был замешан в этом деле, тогда о покушении наверняка знал и кое-кто другой. Но об этом Гейер узнавать не желал; он предпочитал оставаться в неведении.

В общем же он отнесся к покушению довольно спокойно. С подобными неприятностями может столкнуться всякий, кто борется во имя идеи. Если бы не воспоминание о том лице, он испытывал бы даже некоторое удовлетворение от своих страданий. Но стоило ему вспомнить о том мелькнувшем на миг лице, как раны его начинали ныть, и появлялось такое чувство, будто череп сверлят острым буравом, что-то жгло под закрытыми веками — на кровати лежал беспомощный, разбитый человек.

Спокойная, ясная сидела Иоганна в спальне, кое-как обставленной случайной, стандартной мебелью. Всякое кокетство было противно ее натуре, и в подчеркнутом безразличии, с каким Гейер рассказывал о случившемся, ей почудилась рисовка. Поэтому она почти не поддерживала разговора и вскоре перевела его на дело Крюгера, ради которого, собственно, и пришла.

Мартин Крюгер после приговора наотрез отказался от подачи кассационной жалобы. Иоганна сочла это просто театральным жестом, позой обиженного: чем мне, мол, хуже, тем лучше. Но она не смогла переубедить его. По-видимому, его фатализм имел глубокие корни. Она надеялась, что резонные доводы адвоката поколеблют решение Мартина, заставят его бороться с проклятым невезением. Но за день до истечения срока подачи кассационной жалобы на Гейера было совершено нападение. Его помощнику не удалось уговорить Крюгера изменить свое решение. Срок был упущен, и Мартина перевели в исправительную тюрьму Одельсберг.

Гейер сухо обрисовал ей положение вещей. На пересмотре дела согласно параграфу триста пятьдесят девятому можно настаивать лишь в случае предъявления новых фактов или доказательств, могущих в совокупности с уже ранее приведенными доказательствами послужить для суда основанием для вынесения оправдательного приговора. К примеру, если б удалось доказать, что шофер Ратценбергер дал ложную присягу. Он, Гейер, само собой разумеется, уже предпринял необходимые шаги и подал соответствующее заявление о лжесвидетельстве Ратценбергера. Но крайне сомнительно, что прокуратура возбудит дело против шофера, раз уж у нее достало ума не возбуждать дело даже против нее, Иоганны Крайн. Больше того, власти решили предать эту историю полному забвению. Добиться помилования сейчас — почти нереально. В этом смысле ожесточенные нападки прессы других германских земель на позорный приговор приносят больше вреда, чем пользы.

— Так что юридическим путем, — резюмировал он, — помочь Крюгеру невозможно.

— А другим? — спросила Иоганна, подняв к нему лицо и устремив на него свои большие серые глаза.

Гейер снял очки и, полузакрыв покрасневшие веки, снова откинулся на подушки. Он потратил слишком много сил. И ради чего, собственно?

— Возможно, вы смогли бы повлиять на власти с помощью светских связей, — вялым голосом ответил он наконец.

И когда он говорил это, перед Иоганной по странному совпадению возникло пухлое лицо с задумчивыми, подернутыми поволокой глазами и маленьким ртом, произносившим слова медленно и осмотрительно. Но ей никак не удавалось вспомнить имя этого человека. Это был один из присяжных заседателей, который вступился за нее, когда прокурор так нелепо к ней придрался. Иоганна взглянула на лежавшего Гейера, очень худого, вялого, сильно уставшего от разговора. Ясно, что пора встать и распрощаться. И все же она резко спросила его: