Бывший баварский министр юстиции Кленк — человек, связанный с самыми консервативными кругами немецкой буржуазии, расчищавший как политик дорогу фашизму, ненавидящий прогресс и презирающий свободу, циник и узколобый националист, — попав в Берлин, посещает кино, где идет фильм «Броненосец «Орлов» (так Фейхтвангер, очевидно, во избежание документальной точности, переименовывает знаменитый советский фильм «Броненосец «Потемкин»). Увиденное взволновало его: «Запретить это? А какой смысл? Это есть, люди вбирают это с каждым вдохом, это существует в мире, это само — целый мир, и отрицать это бессмысленно. На это нельзя не смотреть, эту музыку нельзя не слушать, это нельзя запретить».
Маленький эпизод со знаменитым фильмом имеет в романе большой и многозначительный смысл. Тонко и художественно убедительно описаны Фейхтвангером душевные переживания Кленка, столкнувшегося воочию с социальными идеями, которые ненавистны и враждебны ему. Кленк захвачен зрелищем не потому, что оно экзотично, — в действительности оно сурово и просто. Его берет в плен суть увиденного, и невольно он — столп реакции — начинает сочувствовать восставшим матросам российского флота, ибо на их стороне истина жизни. Этого он не мог не ощутить.
Правда, Кленк быстро освобождается от магической власти искусства, несущего на своих крылах правду истории, и делает вид, что рассказанное фильмом его не касается и вопреки всему он и люди его взглядов будут делать свое дело, — но ему не изгнать из сердца щемящей и грозной тревоги.
Его мир, который он считал незыблемым, потрясен в своих основах. Внутри некогда прочного бытия возникли и действуют силы, разрушающие его устои, способные смести собственническое общество. Кленк догадывается об этом, но не хочет признать, что близится конец господства капитализма, и всеми средствами, которыми располагает, стремится отдалить этот конец и задушить рвущееся к победе будущее.
Иначе кленки не могли ни рассуждать, ни поступать. Фейхтвангер, художник-реалист, наблюдающий и изучающий мятущуюся жизнь нашего века, не мог обойти главного конфликта современности. Он тоже ощущает, что «это существует» и мир стоит перед лицом гигантских событий, меняющих его облик. Поэтому «Успех» стал для Фейхтвангера рубежным произведением. Роман обнаруживал, что писатель начал воспринимать современный период истории как переломный в жизни человечества, как время мучительного и трудного рождения новых форм общественных отношений, идущих на смену умирающей собственнической цивилизации. Тема смерти старого мира введена в роман не произволом автора — ее подсказала самое жизнь.
Но Фейхтвангер — один из мастеров европейской культуры, стоявший на великих росстанях истории, — не только воспроизводит черты и приметы своего времени, но имеет и собственное суждение о нем, свой взгляд на пути и методы изменения жизни. Кредо Фейхтвангера, ставящее, кстати сказать, пределы его критике буржуазного общества, раскрывается в образах героев, противостоящих реакции.
При всей широте воспроизведения социального фона, на котором сталкиваются интересы вокруг дела Крюгера, нельзя не отметить, что в этом фоне существуют некие пробелы. Их появление в романе нельзя объяснить отсутствием соответствующего жизненного материала. Они — следствие особенностей мировоззрения Фейхтвангера.
В те годы, о которых он писал, внутри немецкой нации существовали силы, боровшиеся за социальную справедливость; в сознании немецких пролетариев жива была память о недавних баррикадных боях под знаменем свободы. Существовала не одна партия «истинных германцев» — партий было много, в том числе и коммунистическая, основанная Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, и социал-демократическая, лидеры которой не однажды стояли у власти в Веймарской республике.
Фейхтвангер, заметно схематизируя истинную картину социальной борьбы тех лет, не включил в роман описания непосредственно народной жизни. О борьбе немецкого народа за свободу он упоминает в публицистических отступлениях, но изображение народной жизни, настроений, чувств, мыслей трудящихся в романе отсутствует. Что же касается крестьянства, то весь этот класс представляется писателю как одна сплошная, безликая масса, не знающая социальных различий. Фейхтвангер постоянно подчеркивает, что все баварское крестьянство будто бы представляло собою темную силу, наживавшуюся на инфляции и служившую верным оплотом поднимающегося фашизма. Неким полумистическим символом этой реакционной силы, не имеющим никакого противовеса, становится Рохус Дайзенбергер, «деревенский апостол Петр».