Выбрать главу

– Наслушаются девочки наших рассказов, запомнят и вовсе не захотят в будущем обзаводиться семьей. Слишком много бед и обид.

– Захотят, природа возьмет свое, – возразила кассирша по прозвищу Кассирша, – все стремятся в свой срок вить гнездо. А уж дальше как получится.

– Замечательно получится, – вдруг смело объявила Агата из девчачьего угла, – я же выйду замуж только по любви. А если он меня любит, то никогда не обидит. И дети не будут врать. И муж не будет деньги прятать и называть это противным словом «заначка». – Агата разошлась вовсю. Девчонки согласно кивали, у них у всех похожие мечты.

– Ты, Агаточка, умная девочка, – задумчиво сказала Сиреневая, – а мы, по-твоему, все тут глупые и замуж выходили без любви?

– Да уж! По расчету! – Кассирша захохотала. – Он на мусоровозке работает, а я кассиршей. Сплошные миллионеры. Такой он богатый и знатный и водку в рот не берет, окаянную.

Грустно смеялась Кассирша, и многие бывшие обиженные смотрели невесело.

– Кассирша, а вы его любили? – спросила Надя-Сфинкс.

– Еще как! Влюбилась в такого, каким был. Он пил, а я думала: со мной не будет, я же его буду любить, он оценит. Жди! Он пьянь, а сын у нас вон какой, да и сын ему не авторитет. Нет уж, любовь одно, а человек – другое.

– Любит он вас, Кассирша? – Агата спросила серьезно. В тот день им дали право голоса, они не дурачились. – И вы его любите?

– Провались он, любить его, – Кассирша вышла из себя, – вчера опять нажрался, орет, дерется, морда страшная. Запах на всю квартиру помоечный! И в душ не идет, повалился на диван в чем был. Ненавижу!

Сиреневая улыбалась:

– Любит она своего мусорного, вот и негодует. А я вам про своего любимого супруга давно не рассказывала, если хотите, послушайте.

– Обожаю твои истории, – Сильная уселась поудобнее.

– В твоих, Сиреневая, рассказах нет злости, – Синеглазка заранее улыбалась.

– А юмор есть всегда, – редакторша всегда все замечает, хотя юмор Сиреневой заметили все, – даже иногда чрезмерный юмор, – не утерпела редакторша, отредактировала рассказы Сиреневой, – муж изменяет, все теряет, а жена иронизирует над этим. Неестественно, – и губы поджала в ниточку.

– Нисколько не чрезмерно, – Сильная не любит, когда редактируют того, кто сам понимает лучше, чем редакторша, – в самый раз. Юмор помогает жить. Расскажи, Сиреневая.

– С удовольствием. И не страдай, редакторша, не зря мы прозвали тебя Умницей. Просто ты свою грусть показываешь, а я свою прячу. Грусть все равно присутствует, а как же? Это произошло совсем недавно. Приходит мой прекрасный муж с работы, а от него пахнет корицей, как в кондитерской. Я молчу – лишние вопросы, лишние сложности. Он сел ужинать и заявляет:

– Очень все вкусно, Сиреневая, но у меня сегодня нет аппетита, – и отодвинул тарелку.

– Здоров ли ты, мой милый, – я нежно говорю, – на аппетит никогда не жаловался.

Понял, что я о чем-то догадалась. Запах кондитерской не спрячешь. И говорит:

– Мы с коллегой зашли в кафе, надо было кое-что обсудить. Съели по два пирожка, такие вкусные, домашние, теплые. Уютно. Передничек розовый с оборочкой...

– У коллеги? – спрашиваю, удержаться же трудно, я не железная.

– Да, у коллеги, – мой рассеянный отвечает, а потом спохватился: – А как же ты догадалась? Я тебе про кафе говорил, а не про ее дом.

– Догадаться не так уж трудно, – я отвечаю и отворачиваюсь к плите, чтобы он не увидел моего перекошенного ревностью лица. Щебечу беспечно: – Неглупая женщина, мой дорогой, всегда обо всем знает, даже о том, о чем не хочет.

Смутился:

– Врать не хочу, не люблю, вот и проговорился. Рассеянность моя виновата.

– А я твои похождения знать не хочу, возьми себя в руки и не проговаривайся.

Тут его заело, чуть не поругались. Он ко всему еще и упрямый. Раз я знать не хочу, он уперся рогом и продолжает рассказывать про эту в передничке:

– Она буфетчица в нашем офисе, вкусно готовит омлет – и с помидорами, и с сыром, и с клюквой. И я ее хвалил, так и подружились. Дружба, ничего больше, ты мне веришь? – И поцеловал мне руку.

Сиреневая смеется, Агата из уголка видит, что в этом смехе кроме смеха есть и грусть. Когда человек умеет держаться, он свои чувства не предъявляет напоказ. Откровенность – вещь хорошая, думает девочка Агата, но и скрытность вещь хорошая. Иногда нужно одно, а иногда другое.

– Спутался твой рассеянный со своей буфетчицей! – Кассирша сразу возмутилась. – Ну скажи, Сиреневая, зачем она ему? Ты красивая, со вкусом, интеллигентная сиреневая женщина. Не скандальная, выдержанная. Готовишь вкусно. Ну чего ему не хватает? Пирожков ее отстойных? Да ты и печешь наверняка лучше. Корицей удивила, гадина! – Кассирша стукнула кулаком себя по коленке, потом по столику, подпрыгнула вазочка с печеньем.

– На такой вопрос – зачем она ему – ответа нет. И самое смешное, – добавила Сиреневая, – что он терпеть не может корицу. Называет ее химической добавкой и категорически просит никогда не класть ее в тесто. На дух не принимает. А у нее, значит, принимает. Загадка.

– Я бы его убила, – вдруг высказалась не Кассирша, а вялая, сдержанная редакторша Умница, – со всеми его признаниями. Уж лучше бы врал, блин!

– Прошибло нашу Умницу, – рассмеялась Сильная. – А насчет вранья вопрос сложный. И так плохо, и так нехорошо.

Сиреневая на нервной почве съела несколько печеньиц:

– Скрытность полной не бывает, ведь сердце всегда чувствует. Обман не в одних лишь словах, он в разных тонкостях поведения. Вон он глаза прячет, сытый приходит, купил мне вдруг цветы, которые сто лет не люблю, – с кем ты меня, дорогой, перепутал? Мужик, даже хитрый, весь как на ладони.

– Да уж, они и обмануть-то не могут толком, – Кассирша сочувствовала Сиреневой, а думала одновременно о своем муже.

Сиреневая сидела молча, Агата залюбовалась ею: сиреневая прическа, глаза в сиреневых тенях, костюм дымчато-сиреневый, а воротничок отделан сероватыми нежными кружевами. Все не кое-как. Да, буфетчица эта хоть сто раз через голову перевернись, а такого тонкого вкуса у нее нет и не будет. Агата жалеет Сиреневую, но и о себе думает: «Никогда я не стала бы терпеть измены, обманы и всякие гадкие зигзаги, любишь меня – не изменяй. Разлюбил – уходи. Все просто».

– Одно утешение, – тихо произнесла Сиреневая, – он и с ними непостоянный: сегодня буфетчица с пирожками, а завтра секретарша с резкими духами, вся квартира ими пахла. И ее он бросил быстро, легкомысленный мой.

Сильная сказала:

– Я вспомнила историю про сильного мужчину без легкомыслия.

– Ну да!

– А бывают такие?

– Расскажи, Сильная!

– Это было давно, несколько лет назад. Я знала одну семью – верный муж, заботливая жена, умные дети. Каждая женщина знает: надежность мужчины – главное. Он был во всем каменная стена, и всем было спокойно – и жене, и детям. Но случилась беда – он тяжело заболел и его не спасли – умер. Горе. Похоронили с любовью и почетом. Жизнь пошла дальше, надо хранить дом, поднимать детей. Забот хватало, но она помнила его всегда, часто приходила на кладбище. Много цветов. Она садилась на скамеечку, думала о своем любимом муже, вспоминала, как они прекрасно понимали друг дружку, как он приносил в дом каждому подарки. И однажды она замечает свежие розы, которые лежат на его могиле и которые принесла не она. Кто же? Отмахнулась от ненужных вопросов, мало ли кто мог прийти сюда поклониться его памяти – коллеги, бывшие ученики, его все любили. Но в следующий раз она опять видит свежие чужие цветы. И напряглась вдова. Эти загадочные цветы появлялись каждый раз, когда бы она здесь ни оказалась. И она решила проследить – кто? В очередной раз она пришла в его день рождения, спряталась за соседним памятником, выглядывает осторожно одним глазом. И увидела! Молодая женщина положила розы, постояла, поклонилась, поплакала, стала уходить, но вдова ее остановила: