Григорий Явлинский: Понимаете, у нас так сложилась история, что если говорить о людях (я не буду говорить слово «народ», оно меня почему-то очень обременяет), но если говорить о людях, то они ведь были очень открыты в 89-м, 90-м, 91-м, да и в 92-м году. Они были абсолютно открыты всему новому, всему, я бы так сказал – другому. Эти люди, и об этом нельзя забывать, совершили, с моей точки зрения, главное событие XX века. Главным событием XX века я считаю мирное прекращение действия коммунистической советской системы.
Андрей Шарый: Вам не приходила в голову мысль, что всем вокруг просто все равно?
Григорий Явлинский: Я же был среди них, им было совсем не все равно.
Андрей Шарый: А почему сейчас все равно?
Григорий Явлинский: Дело в том, что разочарование наступило. Потому что сложились обстоятельства таким образом, что во всем, на что они надеялись, их во всем разочаровали, их во всем обманули. Взять, например, человека, которого не обижала советская власть. Ведь она далеко не всех обижала, правда? Человека образованного, человека, получившего степень, человека, получавшего хорошую зарплату, человека работающего. Почему он согласился на этот переход? Почему он не взял оружие и не вышел защитить свое государство, свою родину, свой строй? Потому что многим таким людям опротивела ложь. Советская ложь, которая дошла к концу 80-х годов до полного абсурда.
Второе: опротивел абсолютный непрофессионализм, который был во всем. И вот они захотели другого. Впервые за много десятилетий они получили возможность увидеть это другое в конце 80-х годов, и они мирно решили от прежнего отказаться. А что получилось после 90-х? Опять получилось то же самое – опять начался обман, опять началась ложь, людей опять стали обманывать регулярно и во всем. Им говорят: почему вы не боретесь за свободу слова? А что, когда была свобода слова, их предупредили о том, что будет дефолт, их предупредили о том, что завтра будет инфляция в 2600 %? Их предупредили, чем закончится война в Чечне? Особенно, что касается наживы, что касается экономических преступлений. Их предупредили, что такое чеки? Им сказали, что приватизация – это наперстки. Им сказали, что залоговые аукционы закончатся трагедией – той, которая сейчас произошла с тем же ЮКОСом?
Андрей Шарый: Вы говорите о народе все равно не как о субъекте, а как об объекте: не предупредили, не сказали... Это же народ должен решать судьбы своей страны! Он же не только раз в несколько лет выходит на выборы и делегирует Григорию Явлинскому или Владимиру Путину часть своих полномочий, часть своей свободы для того, чтобы им справедливо управляли, мудро и честно!
Григорий Явлинский: Вот здесь я с вами не согласен. У народа много другой работы: ему детей надо рожать, ему нужно искать возможности сохранять жизнь своим родителям. Ему нужно думать о том, как завтра кормить своего ребенка и отправлять его в школу и где будет он работать завтра или послезавтра. Очень много у народа забот. Он приходит вечером домой, смотрит полчаса политические передачи, и класс заключается в том, чтобы в честном обществе, нормальном, современном обществе, он получил всю информацию, все узнал. Хочет поинтересоваться, может поинтересоваться. Будет предвыборная кампания, он выберет меня, вас, или Путина, или кого-то еще и делегирует ему часть, вы верно сказали, своих полномочий, своей свободы. Вот это нормально. Но дело в том, что та информация, которую он получит и все-таки воспримет – должна быть высококачественная, нормальная, та информация, которая помогает человеку жить в безопасности, то есть помогает сориентироваться.
Нельзя заставлять весь, как вы говорите, народ все время заниматься политикой, он этого не может. Он пробовал, он делал все, что мог. Он однажды избрал Ельцина, он ему поверил, он потом даже умудрился его переизбрать, он снова ему поверил. Он потом поверил ему, когда Ельцин предложил Путина. Но потом, насмотревшись на это все, он сказал: так, все, я понял, все меня обманывают, я больше этим всерьез не занимаюсь. Я буду теперь всерьез заниматься личными делами, как смогу. Дело политиков – ему помогать.
Я, Григорий Явлинский – не страховой полис, я не могу ничего никому гарантировать. Я могу только пригласить всех к совместным действиям. Я действительно уверен, что этим путем надо идти, я действительно в этом уверен. Действительно. Знаете на сколько процентов? На сто.
Андрей Шарый: А на сколько процентов вы уверены, что Россия пойдет этим вашим путем?
Григорий Явлинский: Не знаю. Я надеюсь, что пойдет. Дело в том, что ваши вопросы не вполне справедливы. Несправедливость их заключается в том, что вы видели в жизни чудо, вы не имеете права быть таким прагматиком, вы обязаны быть отчасти идеалистом. Почитайте Достоевского, он вас убедит. Он, например, сказал, что без идеализма ничего, кроме пущей гадости, не произойдет. Вы обязаны быть идеалистом отчасти, потому что вы видели чудо. А всякий, кто видел чудо, он обязан быть идеалистом. То, что случилось в России в конце 80-х годов – это было абсолютное чудо для всех, для всего мира, для всей умнойпреумной Америки, для всей высоколобой Европы и вообще для всех. Более того, мы с вами совсем недавно видели чудо. Если бы вы приехали на Украину летом 2004 года и остановили бы на улице тысячу, десять тысяч человек и спросили: может такое быть, что миллион человек выйдет в центр Киева и будут там три месяца под дождем и снегом стоять и кричать – дайте нам честные выборы? Вам бы сказали: «Послушайте, успокойтесь. Идите, попейте водички». А это случилось! Почему же я не должен верить в это? Я это видел два раза в своей жизни. Два. Не один – два. Да кто мог представить в 1985 году, что через пять лет такая система, которая была в Советском Союзе, просто развалится мирно на мелкие составляющие кусочки. Кто в это мог поверить? Никто!