Я понимаю и разделяю пессимизм, который у вас в голосе звучит, и скепсис ваш понимаю, но я думаю, делаю и хочу думать иначе. Помните знаменитую формулу: пессимизм мысли и оптимизм воли? Вот и все. Понимаю все, а делать надо все равно, нельзя отказываться. Хотя бы нужно сделать переходный мостик какой-то, нельзя бросить совсем. Ведь в чем сейчас главная задача? Да не выборы эти. Потому что есть вещи, как сказал мой друг Сергей Иваненко, поважнее Государственной Думы – и это абсолютная правда. Дело в том, что авторитарные системы (а мы живем с вами в авторитарной националистической коррумпированной системе, и это очень серьезно) имеют свойство разваливаться, они разваливаются сами. Не надо никаких штурмующих с вилами «оранжевых» крестьян, кидающихся на кремлевские стены – этого ничего не надо. У них свои собственные внутренние проблемы. У них не решены проблемы собственности, не решены проблемы раздела власти, ну и многие другие вещи. Сегодня вопрос сверхважный и актуальный вот какой: почему в 1991-м или в 1990-м в России не было новой политической элиты, которая сменила бы старую коммунистическую? Чтобы второй раз такой вопрос не вставал, мы и работаем.
Андрей Шарый: Она есть сейчас, она формируется?
Григорий Явлинский: Она формируется. Наступит момент, когда она будет востребована. И если ее тогда не будет – вот это будет главное, что можно будет вменить в вину нынешнему поколению. А управлять историей вообще – это дело невозможное. Может быть, какой-нибудь конфликт внутри власти приведет к расколу. А может быть иначе: власть заметит, что происходят те процессы, о которых вы говорите, и начнет их корректировать ради самоспасения, чтобы не допустить коллапса. Они будут делать какието шаги, которые, с одной стороны, укрепляют эту власть, а с другой стороны, как бы дают возможность появляться чему-то новому, чтобы власть была более устойчивой, и общество было бы не совсем таким отредактированным.
Андрей Шарый: Вы мало-помалу превращаетесь в одного из ветеранов российской политической сцены. Наверное, уже почти никого не осталось во главе партий, во главе серьезных общественных объединений из тех политиков, которые были заметны в России в начале 90-х годов. Какова ваша доля ответственности за то, что страна не смогла использовать шанс демократического развития?
Григорий Явлинский: Это такой интересный райкомовский разговор: вот вы, товарищ, чувствуете свою ответственность? Да, конечно, чувствую как человек, как любой житель страны.
Андрей Шарый: И не больше?
Григорий Явлинский: Не больше. А больше... Я сделал все, что мог. Я не могу вершить судьбы народа. Я отвечаю за каждое свое слово, я отвечаю за каждый свой поступок, за каждое свое действие. Вот, собственно, и все. Мне бы хотелось сделать больше именно потому, что я верю в то, что я делаю, я продолжаю делать это даже сейчас, когда это совсем непопулярно, в общем-то неинтересно и довольно неприятно.
Андрей Шарый: Если вернуться на несколько лет назад, когда у российского демократического либерального политического класса были возможности большие, чем сейчас... Где была ошибка, где та точка, после которой наступило соскальзывание, после которой стали быстро возрождаться советские рефлексы?