То, что случилось с нашей страной, и то, что происходит сейчас, во многом коренится в том, что я бы назвал кризисом самоидентификации. Россия после 1991 года не сформулировала, кто она и где находится на линейке исторического развития. Она попыталась применить к себе совершенно размытую систему исторических координат, которая выразилась в таком сочетании, как императорский герб, советский гимн и флаг демократической революции 1917 года. Это худший образец политического постмодерна. Российская элита, номенклатура отказалась сформулировать, что в 1917 году по объективным историческим причинам, к великому сожалению, монархия рухнула. Ненавистная, кстати, монархия, она была ненавистна всем слоям населения. Тогда Россия начала формировать новую республиканскую государственность, стала готовиться к выборам, провела эти выборы. И, проиграв на этих выборах, большевики просто силой захватили власть, то есть они узурпировали власть как налетчики, как бандиты, как захватчики. Началась длительная история принуждения народа, покорения народа, кровавая до бесконечности, и эта история еще была усилена войной. В итоге 70 лет эта банда, захватившая власть, держала в повиновении огромную страну.
Обращаю ваше внимание, что в отличие от других наций, таких, как немцы, итальянцы, португальцы, россияне никогда не выбирали себе диктаторов, они были ими покорены, они за диктаторов не голосовали. И как только Россия смогла сделать что-то другое в конце 80-х годов, она тут же немедленно сделала. Но избрала она так, как избрала. А новые лидеры, те, кто пришли, не сказали о том, что это был период захвата, что мы, новые лидеры, не являемся властью, которая преемственна по отношению ко всем этим захватам. Мы победили фашизм, потому что народ его победил, не партия его победила, а народ победил. А теперь мы продолжаем традиции февральской революции 1917 года, мы продолжаем традиции демократической России. И на этих традициях мы стоим. Тогда можно легко ответить и про пакт Молотова-Риббентропа, и про захваты территорий, и про то, что было после войны на востоке Европы, тогда все становится ясно. Но если это все так, то тогда цель России понятна – она возвращается к своему естественному месту в семье европейских народов, она становится европейской страной, принимая все правила европейской цивилизации, выработанные после Второй мировой войны. И тогда нет кризиса самоидентификации, тогда понятна цель, тогда ясно, куда страна двигается и что в стране происходит.
Андрей Шарый: Почему именно Россия не может самоидентифицироваться, у нее ведь все-таки тысячелетняя история, огромный исторический опыт? Почему Россия не смогла самоидентифицироваться, а другие смогли?
Григорий Явлинский: До конца я не знаю ответа на такие вопросы. Россия не смогла это сделать просто потому, что она еще не рассталась с захватчиками. Кто же это должен сделать? Что, люди, которые сидят в метро, должны проводить самоидентификацию? Они провели самоидентификацию: каждый второй мечтает ребенка отправить учиться в Европу или куда-нибудь еще. Вы знаете, что я вам скажу: страна все равно двигается вперед.
Андрей Шарый: Беда в том, что она отстает в абсолютном отношении...
Григорий Явлинский: Ну, как же она может не отставать, у нее нет другой альтернативы!
Андрей Шарый: Даже какая-нибудь аборигенская аборигения, она все равно движется вперед, там тоже появляется мобильный телефон, там тоже через десять лет живут лучше, чем десять лет назад. Проблема России, на мой взгляд, не в том, что она не движется вперед, а в том, что она отстает в скорости своего движения вперед.
Григорий Явлинский: Правильно, это и есть главное беспокойство. Происходит это потому, что страна по-прежнему возглавляется теми, кого можно назвать худшей частью политической номенклатуры или политической элиты, которая в середине 90-х годов свое положение элиты променяла на деньги, власть и собственность. У нее была такая возможность, но она ее променяла, продала, и свободу слова продала, и свои возможности править страной по-другому продала, и принимать решения – это все было продано.