— Не следовать правилам — значит, оставаться на обочине политического процесса, ни на что не влияя.
— Следовать правилам манипулирования и фальсификаций, привыкать к ним, делать их нормой жизни — значит укреплять авторитарный режим и становиться его клиентелой. При этом уж точно абсолютно ни на что вообще не влияя. Вопрос не в нас, а в том, до каких пор общество, люди будут соглашаться ни на что не влиять, играя с властями в игру «пастухи и стадо». Если ощутимая часть граждан откажется от такого своего положения или хотя бы захочет отказаться, то ситуация изменится.
— Но в нашем обществе «оранжевый» призрак, похоже, не бродит.
— Нет, пока не бродит. У Мопассана есть рассказ «Мать уродов». Там главная героиня — батрачка — забеременела и очень боялась, что об этом узнают. Чтобы скрыть беременность, она придумала носить жесткий корсет из дощечек и веревок, затягивая его тем сильнее, чем больше становился ребенок. В результате она родила жуткого урода. А у нее купили этого урода балаганщики, и она получила много денег. Ей понравилось, и она стала так зарабатывать.
Точно так же власть загоняет еще совсем слабое, только зарождающееся российское общество в корсет тупого авторитаризма, не желая считаться с тем, что так сформироваться может только урод, с очень специфическим типом сознания.
Впрочем, до выборов еще два года. И многое еще может измениться. Иногда в политике происходят вещи, которые почти никто не ожидает.
— А если ничего не переменится?
— «ЯБЛОКО» будет заниматься тем же, чем и всегда. Партия учится существовать и действовать вне Думы. И мы по-прежнему будем разрабатывать высококлассный интеллектуальный политический продукт, чтобы предложить его стране, как только сложится к тому историческая ситуация.
Год после Беслана
Теперь каждое 1 сентября мы будем вспоминать Беслан: ту школу и ту линейку.
Есть какой-то зловещий смысл, что заложниками стали дети, и именно 1 сентября. Ведь буквально за день до этого были взрывы у «Рижской» в Москве, а еще за несколько дней до того взорвались самолеты, но захват школы стал сутью всех этих событий.
Такова цена разговоров о детях – они наше будущее, что, мол, нет ничего дороже... Дети живут в том же государстве, что и все. В этом государстве жизнь ничего не стоила и не стоит, и не надо питать иллюзий.
Любой заложник беспомощен, напуган, надеется, что его спасут. Дети – особенно. Есть убеждение, что нельзя идти на контакты с террористами, есть сложные политические игры и хитросплетения, но кажется, что все это про другое, а когда дети – то нет ничего важнее их спасения, потому что, если только представить, что они переживали в этом спортзале – их страх, голод, жажду, ужас и унижение, – то какие там могут быть другие соображения...
Детей не защитили и не спасли.
Беслан, «Норд-Ост», Чечня, «Курск»... Моряков из батискафа спасли... Слава Богу. Власть словно двигает костяшки на страшных счетах: ладно, этих вытащим...
Строгое и презрительное предъявление счета власти в эти дни обосновано, но направить свои чувства только по этому руслу, значит, дать себе поблажку, выпустить пар привычным образом.
Разве кто-нибудь всерьез надеется на эту власть, если что? Нет. На друзей – да. На то, что, может, пронесет. На Судьбу в конце концов...
У многих был порыв что-нибудь сделать после Беслана: кровь сдать, деньги перевести, как минимум. Но время идет, порывы быстро слабеют и выдыхаются. Прошел год. Тяжело смотреть кадры замедленной хроники этих страшных дней, на лица тех, кто вместе со смертью близких потерял и свою жизнь. Но назавтра боль пройдет, и это волнение души привычно примем за подлинное переживание.
Бесланская годовщина и отношение к ней – это вплотную поднесенное к душе зеркало, отражающее нашу боленепробиваемость.
Привыкаем. Значит, готовы...
Эти события, и особенно пиковый Беслан, недвусмысленно обращены к нам, а мы отворачиваемся, ничего не желаем менять, соглашаясь на ложь. Не видим даже очевидное: что это наши дети и наша ответственность. Не слышим предупреждений. Люди, не защищающие и не спасающие детей любой ценой, они кто? Народ, и через год ничего не желающий знать, это что?