Заиграли футбольный марш. Команды выстроились на поле. Выбежали снимать их крупным планом кино— и фотокорреспонденты. Капитаны обменялись вымпелами. Я без труда разглядел в составе динамовцев мосластую, высоченную фигуру в кепке — Лев Яшин. А вот среди торпедовцев никак не мог найти искомую — звездного мальчика, Бейби (как его называли) Стрельца, двадцатилетнего супербомбардира, равного по таланту (как утверждали многие знатоки) нынешним Роналду и Месси.
— А где же Стрельцов? — выдохнул я.
— Травма у Эдика, — с сожалением ответил мой сосед слева (в шляпе).
— Ага, травма! — усмехнулась кепка слева. — Острый пе́репил называется.
«Шляпа» этот ехидный комментарий услышал, но отвечать не стал.
Началась игра. Торпедовцы бросились атаковать, но выглядели растерянно. Пасы часто уходили в «молоко».
— Эдика ищете, — саркастически прокомментировала «кепка». — А Эдика‑то и нет.
— Стрельца на поле! — громко заорал кто‑то. Многие засмеялись, зааплодировали. Другой поддержал: — Эдик, выходи!
Вообще публика в массе своей, несмотря на то что формально хозяевами поля были динамовцы, поддерживала «Торпедо». Все‑таки у «Динамо» был имидж команды МВД, милицейской. А где милиция, там и чекисты, лагеря, расстрелы. Торпедовцы — те были проще и понятней. Одно слово — автозавод.
Мужчина в шляпе мне расстроенно пояснил — видать, углядел в моем лице новичка на стадионе:
— Они Стрельца для переигровки с Польшей берегут. Все‑таки путевка на чемпионат на кону.
— Все равно СССР выиграет, — сказал я убежденно, со знанием дела.
— А ты почем знаешь? — усмехнулся он.
— Да я говорю, выпимши твой Стрелец, вот и не играет, — вмешалась в разговор «кепка».
И тут гул прошел по стадиону — словно волна узнавания. Кое‑где вспыхнули аплодисменты.
— О, вот и он, легок на помине!
— Кто?
— Да вот же Стрельцов, гляди!
И он показал рукой на трибуну. Рядах в десяти ниже нас, сразу за скамейкой запасных, быстро прошли от входа и усаживались трое в гражданском. В центре был молодой парень, красивый, светловолосый, своей одеждой — наверняка импортной — резко выделявшийся на фоне наряженной в серое, кондовое, стадионной толпы. Щеголял он в светлом плащике с погончиками, узеньких брючках, остроносых штиблетах, поэтому выглядел, словно диковинная райская птица, случайно оказавшаяся на бройлерной фабрике, — и сразу понятней делалось, почему им тут восхищались и почему завидовали.
А тем временем торпедовец сыграл в своей штрафной рукой, и судья твердо указал на одиннадцатиметровый. «Да что ты будешь делать!» — досадливо воскликнул носитель шляпы. «Хе‑хе, сейчас размочат», — потер руки кепчатый.
— Судью на мыло! — закричали многие, и это был самый угрожающий и агрессивный крик из всех, какие я только слышал в тот день на стадионе.
Динамовцы, к разочарованию многих, забили.
Торпедовцы понеслись отыгрываться, а я понял, что сама судьба посылает мне великого бомбардира не на поле — как бы я там до него добрался? — а в гражданском, на трибуне. И если я хочу действовать, действовать мне следует немедля.
Я встал со своего места, протиснулся к проходу и сбежал вниз по крутым ступенькам. На лавке, где царил Эдуард, люди сидели непростые, и даже маячил поодаль милиционерик в парадной шинели — однако был страж порядка один и в противоположном проходе, не побежит ведь он меня оттаскивать, здесь футбол царил интеллигентный, не наши времена.
Я снова «включил взрослого и начальника» и стал протискиваться к Стрельцову. «Пропустите! — важно говорил я. — Особые обстоятельства!» Отдавливал ноги, отодвигал плечи — меня поругивали, но довольно беззлобно, не по‑матерному. Наконец я приблизился к голеадору и ввинтился на скамейку рядом с ним, безбожно отодвигая его соседа.
— Э! Э! — заорал тот. — Ты че, паренек? — От него явственно несло портвейном.
— Дело государственной важности, — отрубил я и, в сущности, был недалек от истины.
Я уселся рядом с великим форвардом и по‑простецки приобнял его за плечо. Он уставил на меня красивую свою мордашку, которая уже была, я с сожалением и досадой заметил это, замутнена принятым алкоголем. Я почти сразу с горечью понял, что вряд ли эта моя вылазка увенчается успехом, однако должен был хотя бы попытаться.