Я сказал в ответ, что расстрелять меня, конечно, можно, но это никак не изменит сложившуюся ситуацию. «Но вы, — прибавил, — в точности зная будущее, способны, как умелый капитан, вооруженный лоцманской картой, провести нашу страну через все рифы и бури грядущего».
Никита Сергеевич заявил, что самый надежный лоцман — это марксистско‑ленинская теория и труды В.И. Ленина, на что я возразил, что это все слова. Он снова закричал, что меня расстрелять мало, — однако потом, успокоившись, спросил, что лично с ним сделают заговорщики, которые якобы сместят его с высокого поста через семь лет, в 1964 году.
— Меня казнят?
— Нет, — отвечал я, — отправят на пенсию, вы будете жить‑поживать на подмосковной даче.
— И когда я умру?
Я назвал ему время и добавил, что, по моему глубокому убеждению, если бы он оставался у власти, то смог бы прожить и плодотворно проработать добавочно как минимум лет десять.
— Что же случилось в две тысячи семнадцатом?! — спросил тогда Первый секретарь. — Почему наша страна оказалась в итоге в столь плачевном положении?
Я высказал в ответ свое мнение, что клика заговорщиков, пришедших в 1964 году ему на смену, состояла из негодных для руководства страной людей. Они только пили, ели, одаривали друг друга наградами и не принимали никаких мер по реформированию советской экономики. Вдобавок они продолжали состязаться с США и странами НАТО в создании и наращивании не только ракетно‑ядерных, но и обычных вооружений. Как результат, мы стали постепенно проигрывать экономическое состязание передовым странам Запада и в итоге надломились.
— И что, по‑твоему, надо было делать? — спросил Первый секретарь.
Я высказал ему свое мнение, что у социализма есть два возможных пути, и привел в пример Северную Корею, которая живет в абсолютной покорности вождю и преданности идеям. Но зато в страшной бедности, подозрительности и страхе. И, как противовес, Китай, который успешно провел реформы, легализовал частную собственность и к 2017 году уверенно превратился из нищей страны во вторую экономику в мире (обогнав, между прочим, нас).
Товарищ Хрущев глубоко задумался, а потом вызвал начальника охраны и велел меня «стеречь, как зеницу ока, создать наилучшие условия, и чтобы ни один волос не упал с головы товарища» (привожу доподлинные его слова).
Вследствие этого я содержусь здесь, в изоляторе КГБ при Совете министров СССР. Обращение со мной хорошее, я ни в чем не нуждаюсь.
За истекший период я имел еще две встречи с Первым секретарем ЦК КПСС товарищем Хрущевым (по его инициативе), разглашать содержание которых считаю излишним».
На этом «вторая тетрадь Данилова» (как мы условились называть его записки) обрывается.
Алексей
Начало 1958 года.
Впоследствии, не раз, не два и не три, он горько сожалел о том, что решил забраться на самый верх и выйти на Хрущева.
Нет, в своих письменных показаниях (во «второй тетради») Данилов не лукавил.
В изоляторе обращались с ним действительно хорошо. Никто его не только не бил, но и не кричал, не подвергал методам психологического воздействия. Сна не лишали, водой не пытали. Регулярно кормили и даже выводили на прогулку. Но все равно он был в тюрьме.
Первое время его допрашивали постоянно, изо дня в день. Менялись следователи. Были жесткие, встречались мягкие. В основном допросчиков интересовали две темы: «С какой стати он решил, что умеет прозревать будущее?» И, второе, главное: «Что он там, в будущем, видит и почему уверен, что это правда?»
На первый вопрос Алексей отвечал твердо и просто — только не хватало ему рассказывать длинную историю о тех опытах, что в начале двадцать первого века проводил олигарх Корюкин: «Откуда взялись мои способности, не знаю». На второй вопрос ответ также был прост: «О будущем стану рассказывать только первому лицу в стране — Никите Сергеевичу Хрущеву».
Наверное, если бы к нему применили сталинские пыточные методы, практиковавшиеся тут же, в Лефортове, еще пятью годами ранее, он бы раскололся. Мнения о собственной стойкости он был невысокого. Однако теперь, в конце пятьдесят седьмого — начале пятьдесят восьмого, следователи КГБ страшно боялись не только применять к задержанным методы физического воздействия, они опасались даже малейшего подозрения, что подобные методы ими применялись. Тем более что Данилов был на связи с самым первым лицом и наиболее грозным нынче борцом против нарушений «ленинских норм ведения следствия». Поэтому — да: следователи на него давили, но как‑то слегка растерянно, что ли. Опасаясь постоянно, не дай бог, пережать.