Меня не преследовали.
Теперь все зависело от того, есть ли у тех кагэбэшников, что дежурили на платформе, рации.
И если есть, успеет ли прикрепленный сотрудник Королева с ними связаться.
И поднимут ли они на ноги милицию.
Однако ни дежурных в штатском, ни ментов на платформе не оказалось. А через две минуты подвалила электричка — последняя на Москву, в которой я благополучно уехал.
* * *
Может быть, дорогая Варя, ты будешь меня ругать за то, что я распыляюсь. Даже наверняка. Да я и сам себя ругаю. Вместо того чтобы заниматься тем, о чем мы договаривались и что действительно несет угрозу человечеству — Елисеем Кордубцевым и его предками, — я творю неизвестно что.
Вдобавок я совершенно забросил учебу в институте. Я понимал, что в любом случае не выживу в техническом вузе. И если останусь в этом времени, образование мне придется менять — так зачем же время тратить на высшую математику? Я перестал ходить не только на лекции, но и на лабораторки с семинарами. Мои друзья и соседи по комнате Валюн и Валерка пытались меня призвать к порядку и даже воспитывать. Однако самый мощный аргумент в их устах звучал как: «Но ведь тебя же выгонят!» — на что я отвечал с великолепной беспечностью: «Ну и пусть выгонят!» Они даже совещались (я слышал) между собой, чтобы сдать меня курсовому комсомольскому бюро и пропесочить на собрании, но потом решили повременить.
Несмотря на то что в институт я не ходил, пару раз встречал в студгородке Ларису — мою несостоявшуюся мать. Она всякий раз при виде меня отворачивала в сторону свой хорошенький носик. Я тоже с ней не здоровался. Надеялся, что, если она станет сторониться меня, а также Вячеслава Лынькова, жизнь ее сложится приятней и благополучней.
Однако не тут‑то было! Воистину, вы, женщины — странные существа. Все вы похожи на прародительницу Еву, как писал великий поэт. Вам плод запретный подавай, а без того вам рай не рай. Все вы, как жены Синей Бороды, так и стремитесь заглянуть в запретную комнату. Однажды Лариса, краснея и очевидно смущаясь, подошла ко мне. Представляю, сколько внутренней борьбы перенесла она ради этого! Но все ж таки подошла — значит, несмотря ни на что, ее тянуло ко мне! Тихо спросила: «А ты правда будущее знаешь? Я хотела про мамочку свою узнать». Не знаю, правда ли это была, про мамочку, или девичья уловка — скорее, второе. Я не стал разбирать и отвечал грубо, если не резко:
— Я наболтал тебе — не помню чего. Не обращай внимания. Знаешь, со мной бывает. Я на учете в психиатрическом диспансере состою. Только ты никому! Должен таблетки постоянно принимать. А если вдруг пропущу прием, такое начинаю придумывать! Мне даже видения бывают. Поэтому ты меня извини. И забудь.
Я круто развернулся и оставил ее в растерянности, если не в слезах.
Будем надеяться, что теперь она отстанет. Вы, девушки (как я, по‑моему, уже писал), пуще сглаза боитесь в глубине своей души связать собственную судьбу с неполноценным товарищем. И если инвалид без ног еще может вызвать что‑то вроде материнского чувства и самопожертвования, то псих ненормальный — вряд ли. Потому будем надеяться, что больше она докучать мне не будет.
Чем я еще занимался, помимо налаживания (а точнее, разлаживания) своих матримониальных дел? Я не учился, не работал. Зато в голове моей роились десятки мыслей о том, как можно попытаться изменить ближайшее будущее — с тем чтобы переменить, в конце концов, историю моей многострадальной страны. Мне почему‑то казалось, что мое появление на ночной подлипкинской улице Королев не оставит без внимания. И предпримет какие‑то меры. Возможно, предупредит своего днепропетровского соратника‑соперника‑конкурента Янгеля о грядущей катастрофе Р‑16. И возможно, не отправится теперь столь уж беспечно на пустяковую операцию в январе шестьдесят шестого.
Но среди моих наполеоновских и завиральных планов имелся один, который я просто должен был осуществить — хотя бы затем, что именно ради него я осуществил этот свой авантюрный бросок в прошлое.
Я снова отправился в Мытищи. Киоск «Горсправки» на вокзале оказался открыт. Перед крашенной хной дамой я повторил свою отрепетированную один раз повесть: «Эвакуация, бомбежка, мама, семья Кордубцевых» — только теперь я педалировал на то, что все они якобы были родом из Мытищ. «Погуляй полчаса», — сказала дама и стала названивать в городской адресный стол.