Да! Портфель! Он становился важным реквизитом готовящегося действа. Я говорил, что отцу моему (а значит, мне) принадлежал здесь изрядно потертый саквояжик, явно доставшийся в наследство. Вероятно, его раньше таскал мой прадед, земский доктор. С ними, такими саквояжиками, езживали обычно на вызовы дореволюционные доктора — Астровы, Вересаевы и Булгаковы, и держали там свои стетоскопы, бром, хину и морфий. Теперь я, вслед за отцом, великолепным образом приспособил чемоданчик для собственных тетрадок, книг и советских газет. (И именно под его подкладкой я прячу эти свои записки.) В моей дальнейшей игре он должен был исполнить немаловажную роль, придать моему образу дополнительное правдоподобие. А в студенческой поликлинике МАСИ — воистину, на ловца и зверь бежит! — я заметил еще одну деталь, которая великолепным образом должна была пригодиться мне в дальнейшей постановке.
При поликлинике имелся гардероб, который — то ли ввиду скоро ожидавшегося коммунизма, то ли из‑за непроходимой лени гардеробщицы — функционировал на основе самообслуживания. Служительница, расплывшаяся в углу, как квашня, сидела и поглядывала, и никаких номерков в обмен на верхнюю одежду не предлагала. Студенты сами проходили за дубовый барьер, вешали пальто и куртки на железные рога — а когда завершали свои дела в поликлинике, так же самостоятельно их забирали.
Среди разнокалиберных студенческих одежд, где преобладали мощные драповые пальто, иные с каракулевыми воротниками — особняком висело несколько медицинских халатов. Я сразу их приметил! И когда сделал вид, что хочу повесить свою куртешку, промаршировал прямиком к ним. От взоров гардеробного цербера меня надежно заграждали висевшие на рогах студенческие лапсердаки. И тогда я быстренько стащил с вешалки один белый халат, по виду наиболее подходящий мне по росту и размеру, быстро скатал его в трубку и сунул скатку в свой как бы докторский саквояж.
Никто моего воровства не заметил, и я, поклявшись себе вернуть реквизит, когда надобность в нем отпадет, вышел из гардероба. Потом погулял по коридорам поликлиники, на всякий случай запоминая фамилии врачей на дверях кабинетов. Из того, что с надписью «Стоматология», доносились заунывный вой старинной бормашины, мальчишеские жалобные причитания: «Ой‑ей‑ей, не надо!» — и грозный женский окрик: «А ну, сидеть! Ты что как баба!» Тут мне подумалось, что зубы в пятьдесят седьмом лечат еще, очевидно, безо всякого наркоза.
Надо заметить мимоходом, что с зубами здесь, в СССР‑1957, дела обстоят плоховато. Кто побогаче, щеголяет с золотом во рту. Кто победнее — с серебром. А чаще и вовсе ходят со щербатыми ртами. Никаких брекетов здесь детям также не ставят, поэтому у каждого пятого зубы растут вкривь и вкось.
Стоматологические проблемы стали еще одним аргументом в пользу того, что лучше бы мне отсюда, из этого прошлого времени, сматываться. Но так как последнее невозможно, пора припомнить: а как у моего отца было с зубами? Вроде, помнится мне, были они неплохие. Может, проживу без тутошних стоматологов?
Прогулявшись по этажам, я возвратился в гардероб, надел свою куртку — и был таков. Медицинской карты Кордубцева, равно как белого халата, я не вернул.
* * *
МАСИ располагался не так далеко от моего института — всего восемь остановок на троллейбусе. Я вернулся в общагу и стал продумывать свое завтрашнее выступление.
* * *
Назавтра второй парой у Семена Кордубцева была лекция по сопромату. Я надеялся, что он ответственный студент и ко второй‑то паре из своей Тайнинки наверняка доедет.
Сам я приготовился: взял саквояжик с кордубцевской медкартой. А когда приехал в МАСИ, то в мужском туалете, в кабинке, нахлобучил поверх своего цивильного костюма похищенный вчера в поликлинике белый халат. Оказался он мне великоват, но сверху я надел нараспашку свою осенне‑зимнюю куртку. Халат торчал из‑под нее — и полами, и лацканами. В совокупности с саквояжиком видок у меня получился, как задумывалось: молодой прогрессивный доктор или ученый. Или — и то и другое вместе. Пока я шел по коридору, от гальюна до искомой аудитории, встречные студенты явно косились на мой медицинский облик.