- Спокойной ночи, сэр! - снова эта идиотская улыбка. Ладно, парень старается быть вежливым.
========== Часть 7 ==========
Генерал! Ералаш перерос в бардак.
(И. Бродский)
Вопреки ожиданиям адмирала, дальнейшие события развивались с пугающей быстротой. Как он понимал уже потом, догадаться было можно. Предотвратить сложнее, но догадаться наверняка. По той жалкой улыбке, какой Очкарик улыбался Убогому через день. По тому, как мрачен был добродушный Датчанин. По торжествующему, но при этом лихорадочному виду каптенармуса. И все равно, когда его вызвали к капитану, а мимо него, как-то скрываясь, протащили труп в мешке, адмирал в первую очередь подумал, что все же началась эпидемия.
Уже у самой каюты, когда перепуганный Альберт открывал дверь, адмирал услышал голос старшего фор-марсового, обращенный, по всей видимости, к капитану: “Сэр, спасите меня”. Ответить Вир не успел. Вошел второй помощник.
- Вызывали, сэр? – Норрингтонсразу понял, что речь пойдет не об эпидемии. Старшийфор-марсовый стоял почти у самой двери, обычную радостную улыбку на его лице сменило выражение бесконечного удивления. Смотрел то на капитана, то на свои руки. Джеймс проследил за его взглядом. На правой руке костяшки мизинцаи безымянного у парня были разбиты.
- Я.. Да, я вызывал, - капитан заметно нервничал, - Альберт! Уведите Уилльяма Бадда в камеру… Нет. Лучше в соседнюю каюту. Ту, которая пустует.
Альберт повиновался, а капитан вновь повернулся ко второму помощнику.
- Мы сейчас дождемся остальных, и я расскажу, что произошло.
Ждать остальных, а именно лейтенанта Сеймура и армейского офицера с недавней пирушки, пришлось недолго. Удивительно, что Клэггарт, с его вечной осведомленностью буквально обо всём, за ними не увязался. Вскоре выяснилось, что неудивительно. По словам капитана, каптенармус был “cражен ангелом господним. И, тем не менее, ангела должно повесить”.
-Ну, это суд решит, - второй помощник не стал уточнять, что, по его мнению, один дегенерат убил другого, а третий не вмешался, - Когда примерно мы присоединимся к эскадре?
- К эскадре? - растерянность капитана стала совсем уж мальчишеской. Он что, свой любимый устав забыл?
- Дела об убийствах офицеров и унтер-офицеров разбирает адмирал, командующий эскадрой.
- Да, конечно. Но дело исключительное, среди матросов зреет недовольство, а туман мешает скорому продвижению. Полагаю, в таких случаях, капитан корабля вправе сам созвать военный суд.
Он с ума сошёл? Исключительные дела как раз командующий эскадрой и разбирает. Почему спешка? Неужели недовольство сильнее, чем после смерти Дженкинса? Или Убогий в камере ещё кого-нибудь убьёт? Кстати, большое спасибо, лейтенант Сеймур за ценную находку… Хмурьтесь, хмурьтесь. Кто настоял на том, чтобы притащить на “Неустрашимый” этого умалишённого?
Тем временем капитан продолжал.
- Сейчас мы дождёмся медицинского заключения и начнём заседание.
- То есть всем присутствующим отведены роли судей, я правильно понимаю, сэр? - адмирал прежде не пользовался даже правом вздёргивать пиратов на рее, возил пленных на суд в порт, что однажды сыграло с ним злую шутку. Не потому, что он боялся ответственности, а потому что верил, что каждый должен заниматься своим делом: боевой офицер сражаться, судья судить, палач казнить… Он привык иметь дело с вооружённым врагом в бою, сдавшихся или взятых в плен следовало передавать в руки законников. И вот на него пытаются взвалить дело, которое должны решать профессионалы совсем иного профиля.
- Вы можете отказаться, адмирал. Я позову вместо вас лейтенанта Ретклиффа или лейтенанта Редбёрна…
Норрингтон, хотя и видел всех офицеров каждый день, с трудом вспомнил обоих. Хотя, казалось бы, не такие они были тихие и неприметные, как вот этот армейский, чьей фамилии так и не удалось запомнить за всё плаванье. Один молодой, другой чуть ли не ровесник Датчанина. Кажется, кто-то упоминал, что Ретклифф сам надеялся на пост второго помощника. И чтобы теперь заменил в суде? Успеешь заменить адмирала, мальчик. Редбёрн… Редбёрн… Кажется, он начал во время пирушки разговор о мятежах. Или нет? Странновато, что в свои годы он не дослужился хотя бы до лейтенанта-коммандера. Ну, допустим. Есть люди без амбиций. Возможно даже, честно служит, но связей не хватило, ладно… Нет. Не ладно. Судить доверили ему. Значит, он должен с этим справиться. Неожиданная обязанность, но он не вправе переложить её ни на кого другого.
- Я не это имел ввиду. Прошу меня извинить, но, кажется, один из нас армейский офицер, а не флотский?
- Но ведь закон, устав не говорит, что армейский офицер не может быть судьёй, - в этом Вир был, конечно, прав. Но всё же…
- Но всё же, при всём моём уважении, это дело сугубо флотское…
Неловкую ситуацию разрешил сам армейский:
- Я не буду судить, я лишь задам подсудимому пару вопросов.
Капитан кивнул и снова вызвал вестового. Поколебавшись, он велел Альберту привести мистера Флинта. Кормчего… А чем вдруг стали плохи офицеры? Не выбрал между Ретклиффом и Редбёрном? Не помнит, у кого из них сейчас вахта? Кстати, разве Флинт сейчас не на вахте? Впрочем, капитану решать. Когда Альберт вышел, мелькнула мысль, что надо бы кому-то сообщить Очкарику, что его… ну да, любовник, погиб. Нехорошо, если парнишка узнает одновременно со всеми и чем-то себя выдаст. Придумать какой-нибудь невинный предлог, пока Альберт не привёл Флинта… Капитан, наверно, не оценит, если команда узнает о случившемся до окончания суда, но едва ли Очкарик тут же побежит делиться со всеми новостью… Он не успел придумать предлог. Вошёл лекарь, неправдоподобно быстро управившийся с медицинским заключением, а вскоре явились и Альберт с Флинтом. Заседание началось.
Капитан Вир занял место у правого борта, «судей» посадил у левого. Снова привели подсудимого. Вид у парнишки по-прежнему был совершенно потрясённый. Капитан заговорил, что удивительно, не упоминая “ангелов сражающих”, напротив неожиданно сухо и сжато:
- Каптенармус доложил мне, что подсудимый уличен в распространении недовольства среди матросов, принятия стороны врага, попытке организации мятежа…
- Нет! - подал голос подсудимый, но косых взглядов судей хватило, чтобы усадить его на место и заставить замолчать.
- … И попытке подкупа матросов французскими деньгами. Я велел подсудимому отвечать. Сначала он заикался, а потом ударил Джона Клэггарта в лоб. Дальнейшее вам известно.
Лейтенант Сеймур кивнул и повернулся к подсудимому:
- Капитан Вир закончил свою речь. Всё было так, как он сказал?
- Да, - теперь голос подсудимого звучал как будто спокойнее.
- Вы знакомы с военным уставом?
- Да.
- И знаете, какое вам полагается наказание?
- Да.
Второму помощнику показалось, что парень хочет что-то добавить, но он старается отвечать кратко, зная о своём недостатке. Тем проще было записывать. А лейтенант Сеймур продолжал.
- Тогда почему вы сделали то, что сделали?
Боясь сбиться, парнишка заговорил быстро, как ученик, отвечающий наскоро выученный урок, который опасается забыть, не договорив. Записывать стало труднее. Адмирал сокращал слова и думал, какая всё-таки тварь успела так промыть мозги несчастному Убогому?
- Я верен моей стране и своему королю! - чужие слова, намертво вбитые в голову. Адмирала передёрнуло. Так мог бы от сердца говорить боевой офицер, вроде него самого, но не мальчик, который наверняка ещё месяц назад и не задумывался ни о стране, ни тем более о короле. Речь звучала так же неестественно, как выглядел бы тот, кто её говорил, если б вдруг напялил офицерскую форму… Парень как будто услышал мысли одного из судей, - Это правда, я никто, - ты старший фор-марсовый. Дай в лоб ещё тому, кто внушил тебе такое… такое, - Не знаю даже, где родился, - а вот это от души… - И жизнь у меня была нелёгкая, - это тоже похоже на правду, - Но я бы никогда!.. Никогда не пошёл бы на такие низости! Это ложь! Ложь! Ложь! - парнишка повторял как заведённый. Надо было успокоить его, тем более лейтенант Сеймур собирался задать следующий вопрос.