«Видишь, какое дело? — сказал я Жорику, остановив рукой кассету с пленкой. — Это-то меня и смущает. Уж очень впритык работал наш злоумышленник. Еще минута — и пленка защелкала бы. В чужой квартире да с деньгами в руках — незавидное положение. Что бы ты сделал на его месте?»
«Постоял бы, послушал, — неуверенно сказал Жорик, — потом пошел бы в ту комнату и выключил магнитофон. А пленку забрал бы с собой».
«А она в карман не лезет…»
«Под рубаху ее., или нет: я бы самый конец оборвал: там совсем немного».
«Правильно, — сказал я. — Так ты и сделал».
Краска отлила у Жорика от лица, а взамен ее изо всех пор моментально выступили капли пота.
«Ты это что?.. — хрипло проговорил он и привстал. — Ты зачем это мне говоришь?»
«Сядь! — приказал я ему. — Сядь, не трусь, ты же мужчина! Слушай, что я говорю. Безусловно, я эту пленку тебе не верну. Я передам ее в милицию. А милиция рассудит просто: ты знал о больших деньгах заранее. Ты завел человека к себе, напоил его, а дружка своего или подружку научил, что делать…»
«Нет! — крикнул Жорик. — Ты же можешь так говорить!»
«Допустим, я не могу, — жестко сказал я, — но другие наверняка смогут. Слушай дальше. На другое утро твой сосед пожаловался тебе и сказал об этой дурацкой записи. Хочешь дальше? Пожалуйста. Ты испугался, и, несмотря на заверения соседа, что он махнет на это дело рукой, ты решил себя оправдать. Что для этого нужно? Взять пленку, пойти ко мне (именно не в милицию, а ко мне, в расчете на то, что, уж если я не раскрою, никто не раскроет и можно не опасаться), по дороге оборвать пленку ровно на столько, чтоб осталась суть дела, но исчезли какие-то данные, тебя выдающие, — и заставить меня три часа ломать голову над этим нелепым списком. Ты совсем не подумал о том, что опытному следователю ничего не стоит определить, на сколько сантиметров пленка оборвана. Звук-то плывет в конце, когда остаются считанные сантиметры, а здесь не плывет».
«Боря, Боря… — тусклым голосом сказал Жорик, надел свою помятую шляпу и встал. — Эх, Боря, друг…»
«Сядь, голубчик! — сказал я ему помягче. — „Эх, Боря, друг…“ — вот и все, что ты можешь на это возразить. Теперь ты понял, в какую переделку ты угодил? И сними, ради бога, шляпу, ты в ней выглядишь форменным идиотом. Тебя околпачили, Жора, и ситуация хуже, чем ты себе сейчас вообразил».
«Что же мне делать?» — прошептал Жорик и закрыл лицо руками. Сквозь пальцы у него потекли слезы.
«Не быть таким расхлебаем! — жестко сказал я. — И перестать пить, черт тебя побери! Тот же Семеныч рано или поздно втянет тебя в такую кашу, что ты ее будешь расхлебывать всю жизнь. Подумай о Лильке: чего ей стоит обслуживать эту свору твоих дружков!»
Нет, он не подумал о Лильке. Есть такая категория людей: добродушный покладистый эгоист. Этот эгоист отзывчив, участлив, приветлив, и за все это он требует самой малости: чтобы пожалели и нежно полюбили его самого.
«Боря, но ты-то мне веришь?» — Жорик всхлипнул и открыл свое залитое слезами лицо.
«Я-то верю, — сказал я сухо, — но совсем не потому, что знаю тебя хорошо. Счастье твое, что сосед твой оказался еще большим болваном, чем ты. Кстати, не он ли посоветовал тебе оборвать конец пленки?»
«Он, — пробормотал Жорик, вытирая ладонями щеки. — Там не влазило, вот он и говорит: „А ты отщипни…“»
«„Отщипни“, — передразнил я. — Нет, он все-таки хитрее тебя, простофили. Ну-ка слушай внимательнее вот этот кусок. Что слышишь?»
«Песню поем…» — неуверенно пробормотал Жорик и заискивающе посмотрел на меня.
«А сейчас?»
«Какая-то музыка, далеко только очень».
«Ну, как бы ни далеко, а все в пределах нашего часового пояса. Интересно, под какую же музыку вы пели в двенадцатом часу ночи?»
«Сделай погромче».
«Да куда уж громче».
«Ничего не понимаю… — сказал Жорик и почесал затылок. — Это ж эта, как ее…»
«Ну, ну…»
«С добрым утром».
«Правильно, Жорик. Запись на запись, причем очень грубо сработана. На такого простачка, как ты. В милицию с этой пленкой не сунешься. Сначала концерт ваш домашний записан, а шаги и все остальное — потом. Всего на три минуты нужно было твоему Вовке уровень записи поднять — и не повезло человеку. Посторонний шум записался. Сразу видно, что с похмелья дело делалось, по наитию».