– И ты думаешь, такое проходит бесследно? – тихо спросил он.
Днем она бы не ответила на этот вопрос. Но сейчас, лежа в его объятиях, под его защитой, Мэдж обрела голос:
– Но мне не надо было никого убивать!
– А что, люди страдают от войны только потому, что они должны убивать?
– Я делала свою работу, – настаивала она. – Я всего лишь делала свою работу.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем ты делала свою работу? Зачем ты приехала в Корею?
Мэдж открыла рот для ответа, но слова не шли с языка. Слова, которые уличали и обвиняли ее.
Ей очень нужна была помощь. Она сразу попала в мир, состоящий из бесконечных верениц военных автомобилей и пыльных аэродромов, шума и жары, невероятных запахов. Конечно, она беспокоилась. Козыряла кадровым офицерам. Была готова выполнить любое задание.
– Они умирали, – наконец сказала она вслух. – Что бы там ни происходило, слишком много ребят умирало, и я знала, что не могу помочь им.
Некоторое время Майкл гладил ее по голове, словно он был матерью, а она – испуганным ребенком. Страдающим, обманутым.
– Знаешь, как называли посттравматический синдром в Гражданскую войну?[4] – очень мягко спросил Майкл.
– А какое отношение это имеет к нашей истории? – слабо возразила она, не желая больше слышать о войне.
– Выслушай меня! – попросил он. – И на этом закончим. Сейчас это называют ПСС. В Корее это называлось «военный психоз». Во второй мировой войне – «военный надлом», в первой – «контузия». Ты знаешь, как это называли в Гражданскую войну, Мэдж.
– Нет, – прошептала она. – Скажи.
Он приподнял ее так, что они оказались лицом к лицу, пристально посмотрел ей и глаза.
– В Гражданскую войну, Мэдж, – сказал он так проникновенно, что ей захотелось плакать, – это называли «солдатское сердце».
Мэдж не могла ничего ответить. У нее перехватило дыхание.
– Мне хотелось, чтобы ты это знала, – продолжал он, гладя ее по шее. – По-моему, это самое лучшее название из всех, не так ли?
Слезы покатились у нее из глаз, горячими капельками обжигая ему грудь.
– Да, – всхлипнула она. – Да, конечно.
Мэдж снова увидела себя в тот день с кружкой кофе в руке. Увидела, как крупная капля крови упала на ободок и скатилась по белой эмали прямо на большой палец, оставив темный след. Одна капля крови, которую она никогда не сможет вытравить из памяти, подобно леди Макбет.
– Я с тобой, – прошептал Майкл, крепко обнимая ее. – Я с тобой, Мэдж.
И впервые за многие годы она разрыдалась, чувствуя невольное облегчение: он был рядом, он принимал ее боль.
11
Так больше не могло продолжаться. Прошло уже четыре дня после той сладкой, фантастической ночи, а Мэдж все еще не знала, что ему сказать. Она была в полном смятении. Майкл знал о Сэме. Никто этого не знал. Никто бы не понял.
Он понял.
Там, в маленькой, недоделанной комнатке, на раскладушке, он вручил ей самый замечательный подарок, который она когда-либо получала от мужчины. Но при этом он открыл старые двери, которые лучше бы было держать закрытыми, и выпустил на свободу не только старые воспоминания и старых демонов, но и старые эмоции. Грусть и печаль, которых не должно быть у женщины, видящей своих детей здоровыми и счастливыми. Ужасное разочарование в тупой администрации больницы. Бесполезный гнев и опустошающая меланхолия. Неожиданная ярость и еще более неожиданные вспышки восторга. Все это теперь переполняло Мэдж. И все это пришло к ней потому, что она попросила Майкла Джордана любить ее.
Ей хотелось попросить его еще кое о чем. А именно – уйти из ее жизни, чтобы она могла вернуться к прежнему шаткому равновесию. И каждую ночь, запирая дверь своей спальни, она садилась в легкое кресло около кровати и боролась со стремлением побежать к нему.
Так она и сидела всю ночь одна, ни с кем не деля свое вино, а утром возвращалась к жизни, будто ничего не изменилось.
– Из каких соображений вы задерживаете разрешение? – сдерживая ярость, осведомилась Мэдж как можно вежливей.
В трубке послышался тот самый безразличный мужской голос, с которым она воевала уже два года, с тех пор как занялась гостиницей.
– Ваш подрядчик должен иметь лицензию.
– У него есть лицензия, – заметила она. – На прошлой неделе я принесла все документы к вам в офис.
Послышался шелест бумаг.
– В этот офис? Вы уверены? Что-то и их нигде не вижу.
– Пожалуйста, посмотрите как следует, – взмолилась Мэдж. – Я отдала их женщине за передним столом. Она сказала, что все сделает.
– Сожалею, но ваших документов здесь нет.
Она прикрыла глаза. Перевела дыхание. Подумала, что будет, если просто бросить трубку.
Но тут сверху раздался страшный грохот, и эта проблема мгновенно вылетела у нее из головы.
– Мама! О Боже мой, мама! – вопила Джесс во всю мощь своих легких. – Я убила его!
Мэдж бросила трубку, не попрощавшись, и побежала наверх. Она промчалась по коридору и влетела в дальнюю спальню, где работал Майкл. Вслед за ней вбежал встревоженный Персик.
Джесс стояла на коленях над распростертым на полу Майклом. Ее глаза были широко открыты, лицо искажено ужасом, а руки покрыты кровью.
Его кровью…
Девочка в отчаянии взглянула на мать.
– Мамочка, что я наделала! – закричала она, подняв глаза и снова опустив их на Майкла. – Он умер!
У Мэдж ушло не более секунды, чтобы оценить ситуацию и принять решение.
– Иди вниз, Персик, – скомандовала она, сняв у него с плеча полотенце. – Если потребуется, я позову. Успокой гостей, скажи, что все в порядке. Джесс, сядь и передохни. Он не умер.
– Но посмотри!
– Вы уверены? – спросил Персик, сморщив лицо при виде недвижного тела.
Мэдж спокойно улыбнулась.
– Я уверена. Ступай, Персик! А ты, Джесс, успокойся. Он в порядке.
Мэдж догадалась, что Джесс реагировала не на раненую голову Майкла, а на его обезображенный шрамами живот. Когда Джордан свалился со стремянки, он за что-то зацепился тенниской и порвал ее. Джесс увидела его шрам, залитый кровью от полученной царапины…
Когда Мэдж нагнулась над ним, нащупывая пульс, он открыл глаза и застонал.
– Вот видишь! – сказала она дочери. – Пульс ровный и сильный. А что произошло?
– Я споткнулась, – призналась Джесс. – Я как раз хотела ему помочь. А он был на стремянке, прислоненной к оконной раме, и… Мистер Джордан, вы меня слышите?
– Слышу, Джесс, – слабо ответил он.
– Но вы ужасно ранены! – плача, вскричала Джесс, впиваясь взглядом в шрам, змеившийся по животу.
– Это не ты сделала, девочка, – сказала Мэдж, прижимая полотенце к небольшой ране, которую обнаружила на голове у Майкла. – Это старый шрам. Он всего лишь разбил голову. Ты всего лишь разбил голову, Майкл.
Он улыбнулся:
– Я всего лишь разбил голову, Джесс, успокойся. К тому же забыл вас предупредить: я это делаю как минимум раз в неделю.
– Тебе бы следовало предупредить об этом мою страховую компанию, – хладнокровно возразила Мэдж. – А теперь, Джесс, пойди в кухню, вымой руки и принеси мне аптечку. Да не пугай гостей, хорошо?
– Но, мама…
– Я в порядке, Джесс, – сказал Майкл и в подтверждение еще раз улыбнулся. – Сожалею, что перепугал тебя.
Джесс вскочила на ноги и, глотая слезы, бросилась вон из комнаты.
– Ты действительно в порядке? – спросила Мэдж, озабоченно глядя ему в глаза.
– Не беспокойся, все о'кей!
Но она была не очень уверена в его состоянии – рана, кровь, мертвенно-бледное лицо… Внезапно Мэдж утратила душевное равновесие. Куда-то исчезли дневной свет, запах корицы, звуки болтовни внизу.