— Это правильно, Анастасия Ивановна, что вы пытаетесь спасти Цеденбала. Но разве так это надо делать?»
По мере того, как бразды правления выпадали из рук Цеденбала, усиливалась активность Анастасии Ивановны. Она хорошо представляла, чем может обернуться для нее и сыновей отставка мужа.
После отставки Цеденбала в 1984 году в семье все оказались по-житейски беспомощными.
Юмжагийн Цеденбал умер в субботу 21 апреля 1991 года в 21 час 45 минут. По монгольскому календарю — в год Дракона, в час Собаки.
Анастасия Ивановна жила на скудную пенсию, иногда продавала домашние вещи. А когда оба сына в Москве остались без работы, она помогала обоим.
Теперь она не уставала повторять:
— В монгольском прошлом было немало народных героев, но великих только два: Чингисхан и Цеденбал…
Связка этих имен была для нее не требующей доказательств. Доказательства нужны, если руководствоваться чувством истории. Но они излишни, если речь идет о любви.
21 октября 2001 года Анастасия Ивановна умерла в Москве, в Центральной клинической больнице, в тех же стенах, где провел свои последние часы Цеденбал.
Вокруг голубого гроба было мало людей. Священник читал молитву, и вполне возможно, что душа Анастасии Ивановны в эти мгновения соединилась с душой Цеденбала и она снова услышала те самые слова, какие ей когда-то написал муж:
— Обожаемая, любимая! Прости меня, непутевого…
Мы уже знаем о том, какие отношения с вином были у русских царей.
Теперь давайте посмотрим, как обстояло дело с алкоголем у советского руководства.
«Пролетариат не нуждается в опьянении, которое оглушало бы его и возбуждало… Рабочему классу нужны ясность, ясность и ещё раз ясность!»
Так говорил не знавший ни жизни, ни пролетариата Ленин на заре советской власти и, как это бывало чаше всего, ошибался.
Как показала жизнь, больше всего пролетариат нуждался иименно в опьянении. Особенно после прихода к власти большевиков.
Несмотря на все большевистские мифы, даже в годы горбачевской антиалкогольной кампании в Советском Союзе пили больше, чем в Российской империи.
Да, в 1917 году большевики ввели запрет на водку и назвали пьянство «социальным злом, несовместимым с идеологией пролетариата».
Тем не менее, по требованиям рабочего класса уже в 1924 году мораторий на алкоголь был снят, что явило собой один из первых примеров того, как советский утопизм уступает российской действительности.
Уже в 1927–28 годах продажа спиртного давала 12 % доходов государства.
С тех пор ситуация по пьянству лишь становилась все хуже. Потребление спиртного росло из десятилетия в десятилетие, вплоть до 1980-х годов руководство страны даже не пыталось с этим бороться.
Потом десятки лет государство вытряхивало из карманов населения денежки на свои нужды, попутно спаивая его.
— Нужно, — говорил Сталин в 1930 году, — увеличить производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны.
Никита Хрущев, узнав, сколько кукурузы и пшеницы уходит на водку, пообещал:
— Будем гнать из нефти!
И гнали!
Говорят, в брежневские времена «пьяных» денег хватало на содержание Советской Армии.
Справедливости ради, заметим, что пил «горькую» не только пролетариат, под которым чаще всего подразумевался рабочий класс, но и все остальные прослойки советского общества.
А теперь давайте посмотрим на отношение к вину первых лиц.
Начнем, естественно, с вождя мирового пролетариата. Дело здесь, надо заметить, обстояло вполне прилично.
Да, были какие-то не очень внятные воспоминания о том, как в эмиграции он любил выпить пивка, а после Октября — вина. И всё.
Никаких подробностей, никаких описаний застолий, ничего.
Свидетельства современников были частью уничтожены, а частью «зарыты» в такие архивные дебри, что их, скорее всего, смогут изучать наши далёкие потомки лет через сто, как минимум.
Когда Ленину было семнадцать лет, он начал курить. Но когда мать выразила свое неудовольствие его вредной привычкой, сынок положил папиросы на стол и торжественно пообещал больше не курить.
Слово он свое сдержал, а вот пиво на самом деле любил.
«Бывало в Париже сядет с рабочими, — вспоминала Н. К. Крупская, — закажет маленькую кружку темного пива и весь вечер проговорит о насущных задачах».
Но если учесть, что Крупская писала это после того, как Ленин уже стал великим Лениным, верить ее словам вряд ли возможно.