В его физическом упадке было что-то трагическое и уродливое. Но трагическое не было на виду — трагическими были мои мысли о неизбежности распада даже такой великой личности.
Зато уродливое проявлялось ежеминутно. Сталин и раньше любил хорошо поесть, но теперь он проявлял такую прожорливость, словно боялся, что ему не достанется любимое блюдо.
Пил же он сейчас, наоборот, меньше и осторожнее, как бы взвешивая каждую каплю — чтобы не повредила».
Как не сложно догадаться, сталинские застолья сочетали в себе приятное с полезным. На них пили, ели, обсуждали и решали всевозможные вопросы и выявляли сокровенные мысли.
Да и как иначе? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…
Более того, именно тогда, водка стала действенным оружием советской дипломатии Для советских дипломатических работников, равно как и для сотрудников спецслужб, крайне ценным качеством считалось умение выпивать.
Поили и друзей, и противников. Одних — чтобы проверить их отношение к себе, других — чтобы поставить в сложное положение как с морально-этической, так и с политической точки зрения, а третьих — чтобы склонить к определенным решениям.
Для этого надо было пить много, не теряя контроля над собой. И в процессе совместного принятия внутрь алкогольных напитков расслабить собеседника настолько, чтобы достичь поставленной цели.
Разумеется, Иосиф Виссарионович спаивал гостей не ради удовольствия, а в чисто государственных интересах.
Сталин при любом удобном случае устраивал своеобразное социалистическое соревнование с капиталистическими дипломатами и главами государств и правительств на предмет «кто кого перепьёт».
И, надо заметить, это был не только его излюбленный, но и весьма эффективный приём в его дипломатических играх.
Так «обмывали» в 1939 году в Кремле Пакт Молотова-Риббентропа.
Всю ночь звучали здравницы за германский и советский народы.
Друзья-сопреники допились до того, что Риббентроп пил за Лазаря Кагановича, за которого предложил тост Сталин.
И это несмотря на всю та ненависть, какую питали нацисты к евреям.
Однако министр иностранных дел напился на банкете так, что, даже прибыв в Берлин, с трудом привёл себя в порядок перед аудиенцией с канцлером.
Пил на том банкете за Гитлера и сам Каганович, о чём ему впоследствии напоминал Иосиф Виссарионович.
Так было и с министром иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуоку, которого Сталин с Молотовым даже не вели, а волокли под руки к поезду.
При этом министр вместе с Вячеславом Михайловчием распевал «Шумел камыш, деревья гнулись!».
О чем он позже написал в мемуарах.
В результате Япония не напала на СССР в 1941 году.
По воспоминаниям Молотова, благодаря таким весёлым проводам, да и тёплому приёму между японским дипломатом и советской властной верхушкой сложились весьма доверительные личные отношения.
И именно это, по мнению Сталина, гарантировало, что Мацуока, приложил в дальнейшем все усилия для предотвращения агрессии по отношению к СССР.
Конечно, наивно было бы надеяться на то, что один министр был способен сдержать «партию войны» в окружении императора.
Хотя подписанный в Москве 13 апреля 1941 года советско-японский пакт о нейтралитете и гарантировал это самое ненападение.
Тем не менее, Сталин решил подстраховаться и заручиться поддержкой Мацуоки, который имел большое влияние при дворе.
Вот и принимали его в Москве по высшему разряду. Разве только на руках не носили.
Да что там японец!
В 1943 году Сталин устроил самое настоящее сорвнование с Уинстоном Черчиллем, о чем мы уже рассказывали выше.
Однако на это советские руководители не остановились, и в 1945 году Молотов решил перепить Эрнста Бевина, занимавшего тогда пост министра иностранных дел Великобритании.
Парадокс ситуации заключался в том, что Молотов, как вспоминают многие его современники, практически не пил, хотя, отлично держал удар «зелёного змия».
А победить Бевина, который мало в чем уступал на поприще поглощения алкоголя самому Черчиллю, было сложно.
Зачем это надо было Молотову?
Как объяснял позже сам Вячеслав Михайлович, он просто хотел его скомпрометировать, и если с коллегой Энтони Иденом можно было иметь дело, то Бевин оказался ярым антикоммунистом.
Британского министра пригласили в советское посольство, из которого после «алкогольного спарринга» с Молотовым он вышел просто «на автомате».