Иде боязливо стучала пальцами по вене, не сводя глаз с мобильника. Медсестра подошла к ней и, трясясь, ввела лекарство, после чего быстро убежала на крики врача в другую палату.
Иде потянулась к поцарапанному, в одном месте разбитому телефону, легонько протерла экран и спонтанно нажала на несколько кнопок; решила проверить, работает ли сенсор. С трудом, но буквы все же появлялись на экране. Девушка утешилась и обдумывала то, о чем можно написать в сообщении мужу.
«Мне стало хуже и… — нет, не подойдет, я ведь не хочу давить на жалость, — мне поставили зонд, и я готова лечиться. — Нет, тоже не то, слишком неправдоподобно. — Кажется, дела идут к лучшему, — опять не то, опять неправда».
Иде в очередной раз удалила текст и решила отправить сообщение в обычном виде, без рассказов о себе и прочей неважной чепухе.
«Где ты? — я думаю, что это подойдет», — она довольно нажала на клавишу «отправить» и мягко опустилась на приподнятую подушку.
Время шло незаметно, постепенно содержимое мешка снова и снова наполняло её желудок, хотя это не было столь ощутимо. Однако физическое состояние всё же улучшилось… под влиянием приёма гормонов и воздействия зонда она несколько поправилась, до восьмидесяти шести фунтов*.
Ответа на сообщение не приходило уже долгое-долгое время. Иде пыталась дозвониться Стэну, пыталась выяснить у его друзей, где он, но никто не знал, будто парень провалился сквозь землю, забыв забрать с собой телефон. Для человека, всю жизнь работающего через средства связи, это было более чем странно.
***
— Иди домой, милая, — проговаривал седовласый мужчина, слегка крючковатый и сильно худой. Он почесал усы, улыбнулся во все оставшиеся восемь зубов, и, подойдя к Иде, чмокнул её в лоб.
— Куда? У меня нет дома… — девушка смущенно уводила взгляд в пустоту, отчуждённо ходила у окон и ждала чего-то, чего-то несбыточного, но очень важного. Она не была уж такой тощей, не была до ужаса занудной, не думала уже и о калориях столько, сколько раньше, но в её душе поселилась тоска, съедающая целиком. Она заплакала, смахнула рукой слезы и вновь выглянула в окно.
— К себе домой, — старик сел посреди комнаты, уперся рукой в подлокотник большого кресла и наблюдал за расхаживающей туда-сюда девушкой.
— Этот дом не мой. Он не оформлен на меня. У меня нет прав… — Иде обернулась и прошла вперед, приземлившись на подлокотник кресла, на котором сидел мужчина.
— Брак еще не расторгнут. Ты имеешь право там быть, — Гордон умно окинул взглядом Иде и продолжил, — у него никого, кроме тебя и родителей, нет. Он совершенно один. Да, есть друзья, подруги, но это другое… такого грузного, тяжелого человека никто не примет, общество его не примет… Вернись домой.
Иде не отвечала, она положила руку на плечо старцу и молча смотрела на него, а он на неё. Двое прекрасно понимали друг друга, как дедушка внучку.
— А что если?.. Если он никогда не примет меня обратно? Если прогонит?..
«Может он меня никогда не любил?»
— Никогда… странное слово, такое противоречивое, не произноси его более, ты справишься.
Картинка рассеялась, и Иде пришла в себя. Она, одновременно радуясь и огорчаясь, думала над словами Гордона, над тем, как он это произносил — мягко и спокойно, как все старики. Может, этот сон был вещим? Может, дела правда пойдут на лад? Кто знает.
***
Летнее и теплое утро. Встающее на востоке солнце озаряло и без того белую палату, где не было Иде, которая уже встала и ушла. Ушла выкидывать мешок с пищей в унитаз и яростно смывать всё это. Чистить так, чтобы никто не узнал и не увидел. Девушка отдраила унитаз, ухмыляясь. Потом схватила из сумки деньги и выбежала на улицу.
Она купила пирожные «Вупи» в ларьке и, сидя на лавочке, жадно поглощала их, запивая пакетированным соком. Полуторами литрами пакетированного сока.
К слову, Стэн ей так и не ответил. Еда стала заменителем общения, штукой, помогающей вырабатывать эндорфины. Она ела изо дня в день, сутками. Пирожные, супы, торты, бананы, салаты… Забавно, она делала то, чего раньше не делала — ела непомерно много, не вызывая рвоту. Психотерапевт держит Иде на сильных антидепрессантах и транквилизаторах. Это позволяет меньше думать о еде, о калориях, о проблемах, хотя странные мыслишки всё же временами проскакивают в её недолеченной голове. Шарлен [психотерапевт, как оказалось] боится синдрома отмены, боится, что Иде вновь займется диетами и отработкой поглощенных калорий спортом. Она лично контролирует смену мешков и вес девушки. К тому же, сейчас Иде частично живет у неё дома, хотя большую часть времени она проводит в больнице, с Шарлен и другими врачами.
— Снова пирожные? — Шарлен опустилась на скамью, сложив руки на колени. — Не будет плохо?
— Не будет… может, тоже хотите? — Она протянула десерт врачу, и та присоединилась к трапезе.
— Скоро взвешивание, за тобой зайдут сестры.
— Уже? Недавно ведь взвешивали… — Иде задумалась о времени и о том, какое сегодня число и месяц. В палате нет календарей и часов, а телефон совсем разбился, и на экране ничего не видно.
Она нахмурилась и смотрела меж деревьями на окна старой постройки, откуда выглядывало два счастливых лица: мужское и женское. Двое смеялись и вдруг пропали, потом появились вновь и, заметив наблюдение за ними, угрюмо закрыли окна жалюзями, высунув из-под них красноречивый средний палец.
— Больше трех месяцев уже прошло, милая. Ты ешь пирожное, ешь… ведь растает. — Шарлен довольно потягивала сок, расстегнула верхние пуговицы белого халата и стерла пот со лба розовым платком. — Я думаю тебя скоро выпишут, сможешь жить у меня, но домой всё же придется вернуться.
— Почему?.. Столько времени прошло… а сколько прошло с момента, когда меня сюда перевели? — от удивления Иде широко распахнула глаза и выронила дорогое «Вупи» на дорожку.
— Почти год уже…
— Что? Так много? Я так долго не была дома и не виделась с мужем? У меня столько времени из носа торчит эта гадкая трубка? — девушка застыла, пыталась произвести расчёты в голове, но ничего не получалось, и она лишь морщилась, мотала головой из стороны в сторону, старалась сосредоточиться, но у неё не выходило, — это из-за лекарств? Я потеряла счет времени из-за лекарств?
— Да… Поначалу препараты были очень сильными, в совокупности с седативными и обезболивающими таблетками. Ты много спала, была безумно вялой… засыпала в разговоре и в туалете…
— Вот почему я так забылась… мне выходит почти двадцать пять?
— Да. День рождения же в сентябре.
— Ого, — полушепотом произнесла Иде, опустив взгляд в землю. Она подняла упавшее пирожное и унесла в урну, где его мгновенно склевал скачущий рядом ворон.
— Давай, возвращайся в больницу, сегодня тебе скажут твой вес, и, скорее всего, выпишут. Назначат лекарства, уменьшат дозу антидепрессантов и транквилизаторов, — Шарлен положила руку на плечо девушке и добавила, — ты сможешь поехать ко мне, я дам ключи. Но потом приезжает племянник. Ему всего десять, он не поймет.
— Я понимаю, наверное, я пойду уже обратно, — Иде встала на ноги и медленно пошла по выложенной щебнем дорожке, между высокими пихтами, создающими тени. Она изредка поднимала голову вверх и прищуривалась.
Легкий ветер обдувал её тело, развевал отросшие до лопаток светлые волосы, такие взъерошенные и небрежно рассыпанные по оголенным плечам. Иде поправила сползающую юбку, немного втянула округлившийся живот и, стесняясь, заползла в терапевтический кабинет, где её ждал Джордж, пара сестричек и Шарлен, гордо восседавшая в кресле.