В некоторой степени виною всему был изначально мой скверный характер старого гоблина, разочаровавшегося в жизни, в той беспросветности, которая меня окружала. Потому как сейчас сознание сфокусировалось, нет, не на максимальную прибыль, оно пыталось хоть как-то выбраться из того омута лжи, в который всё сильнее и сильнее погружалась моя судьба. Причём в этой борьбе совершенно точно не было грязных приёмов или полумер, которыми я бы не воспользовался, руководствуясь мнимым чувством долга или чего-то подобного. Слишком уж это всё зашло далеко. В некоторой мере именно неодолимый Свет внутри меня пытался сделать мою сущность порядочной, пусть и в той извращённой мере, как это виделось абсолютному Порядку. Исключительно только поэтому я и сохранял те малые эмоции: гоблинскую жадность, искреннюю злость, старческое брюзжание и даже любовь к не только травяному отвару, которую моё второе сознание считало смешной, но и трепетную память к старому, почти развалившемуся деревянному стулу, единственной вещи из моей прошлой жизни, той, где у меня была настоящая семья.
Всё это позволяет мне не оторваться от изначальных целей, остаться тем, кем я являюсь на самом деле. Потому и держу, по сути, и Себию подле себя, и даже моих офицеров. Ведь именно Мареш с Улером прошли очень сложный путь вместе со мной, создавая, таким образом, якоря для моего быстро изменяющегося сознания. Чтобы в бездонной пучине страстей и бесконтрольного роста могущества не потерять самого себя.
В принципе, моё ехидное и скептическое второе сознание не приемлет привязанностей, особенно если в них нет выгод, а в моих офицерах, да в том же Леуре, выгод нет совершенно, лишь дополнительный риск быть раскрытым. Потому-то второе сознание и предлагает из раза в раз постепенно и незаметно избавляться от таких ненужных свидетелей. При этом любые, как сказала бы Себия — альтруистические, доводы о неблагодарности, и необходимости наградить за старания этих гоблинов, не находят и толики отклика в развитом интеллекте, нацеленном исключительно на максимальную эффективность. Так ко всему прочему, чем дальше, тем чаще происходят такие вот внутренние разговоры между моими сознаниями.
— Как прошла охота, господин Таталем Со? — с неподдельным интересом спросил старый сотник Макеш Ютур, отвлекая меня от гнетущих мыслей.
— Паршиво, если честно, дорогой Макеш, — ответил я печальным и даже раздосадованным тоном, сдерживая с трудом при этом улыбку, — мелкая стая ледяных каракалов состояла всего из полутора десятков низкоуровневых тварей и из лука подстрелить их убегающие силуэты не удалось. Ни ОС толком не собрал, ни нормальных трофеев не получил, лишь зря ману и время потратил, вот и весь успех.
На этом, конечно, расспросы не закончились, но это был скорее пустой разговор, чтобы отвлечься от холода и опостылевшего пути через бескрайние снежные сугробы, нежели кому-то действительно было интересно, удалось ли мне добыть дорогие трофеи. Ну, кроме всегда бдительного стража Сейшелия, который казалось старался не упустить ни одного моего слова. Хотя в целом, где это видано, чтобы целый сотник сам бегал и свежевал шкуры с тварей или собирал карты навыков со своих жертв. Зачем тогда этих хитиновых бездарей с собой таскать, так ведь?
Следующий день в моей жизни был невероятно волнительным и перекрывал даже тот факт, что ещё вчера я заглядывал в пасть, возможно, не просто одиннадцати могучим воинам и смеялся им в лицо, но монстру, который явно сильнее тысячника Тарака Кровавого в разы. Решив, что блеф на грани фола в тот момент поможет моим будущим планам и ведь так оно и было. Потому что отреагировать, и самым внимательным образом прочесть память Ариса Жэрая хозяин столичного города будет просто обязан. Хотя бы для того, чтобы понять, фикцией ли были мои слова или я действительно догадался, кто самым наглым образом посмел оскорбить целого полубога. Была у меня мысль назвать имя Мехиса Окила, который сейчас занимал пост главы всей провинции, но шанс ошибиться показался мне слишком большим. Хотя это имя не раз звучало в мыслях жителей города Техил Талла.