Мариус: На этот раз было слишком ужасно… Почему ты не поцеловала нас раньше?
Лада: Какой был смысл? ... Я сама чуть не погибла, отделившись. Мне нужны были силы и время, чтобы собрать в единый порыв, в единые три поцелуя, всю свою нежность… потому что только такой сверхчеловеческой, потусторонней нежностью, которая граничит с безумием, можно было смирить их… или, вернее, те мрачные силы, марионетками которых были те, на шкафу…
Я (потрясенный): О, это не был поцелуй женщины!
Лада (смеется): Поцелуй только женский может воскресать лишь…
Существо № 8 (бормочет): О, наша колдунья… Гав, гав…
Мариус: А те призраки все еще сидят на шкафу.
Лада: О, не будем обращать на них внимания; они такие бледные; и скоро исчезнут; правда, один чего-то урчит.
Я: Ха-ха… А предметы опять начинают подмигивать и перевоплощаться. Значит, дело идет к затишью.
Мы все понемногу успокаиваемся. Только наши призраки на шкафу начинают млеть и, извиваясь, целовать стенки, как будто они лезут на них.
Где-то за окном, увитым змеями, появляются безразличные, говорящие сами с собой фигурки людей.
Предметы меняются нежно, осторожно. Ладочка странно корректирует их изменения движениями рук.
Но во всем чувствуется болезненность, как после тяжелого приступа. Даже какая-то постоянная, вечная болезненность. И все-таки что-то начинается, вздрагивает, происходит. Словно непрерывно Кто-то Большой и Невидимый варит свое вечное, мировое месиво. Пространство вдруг наполняется нашим растекшимся, унылым и безразличным полем сознания.
И мы точно бродим в своем, ставшем индифферентным и огромным разуме. И только внутри нас, его самые родные, последние остатки борятся с неизвестным.
Иногда с визгом проносятся какие-то сгустки наших прежних мыслей; затем юркие, слабоумные, оторвавшиеся и теперь странно существующие сами по себе, наши похоти и ассоциации.
— Они дерутся, — обиженно сказал Мариус.
— А нам на все плевать, — махнуло «рукой» существо № 8.
И действительно, это не было так катастрофически ужасно, потому что рядом жила Лада.
Может быть, она была для нас отделившаяся нежность Творца…
И мы, ни на что не обращая внимания, говорили только о ней, думали только о ней, и она присутствовала в нас даже тогда, когда наши мысли были заняты другим. Сумеречность и высшая внереальность наших отношений усиливалась еще тем, что у нас, точно мы были не от мира сего, полностью отсутствовала ревность. Но главное — везде, во всех уголках нашей души, была разлита атмосфера нездешней, немного даже истерической нежности; это был то тихий, тайный, то надрывный, поющий поток Нежности, который ни разу, ни на одну секунду не прерывался ни грубым словом, ни холодом рассудка, ни жестом, ни невниманием. И именно эта страшная непрерывность, точно указывающая, что нет сил выше этой нежности, создавала такой торжествующий, вечный, замкнутый в себе духовный сад. Это было состояние какой-то бредовой влюбленности.
Лада: Ну что же, друзья, еще далеко не все кончено; и, смотрите, наше прошлое растеклось по всему пространству; оно грозит, оно есть.
Мариус: Ну и пусть. В конце концов мы тоже прошлое.
Я: Ладочка, тебе удобно; что за черт притаился там, у тебя под боком?
Лада: Да он полумертвый.
Существо № 8: Болит голова.
О, это состояние бредовой влюбленности воздвигало реальную, хотя и до боли в сердце хрупкую стену между нами и полной катастрофой.
Каждый словно прятался в душе Лады, прикасался к ней, спасаясь от судорог распада. В то же время каждый из нас хотел умереть в ней, видеть себя в ней мертвым, видеть в ее теле свой синий, поющий неслышные песни труп… Вся наша душа горела и оживала — когда мы касались Ладиных рук, мыслей, улыбки. А она называла нас «недобогами» и, ничего не делая, спасала нас.
В конце концов мы, пьяные от наших оторвавшихся мыслей, от этого визга, от то и дело появляющихся дурных, но не имеющих ни к кому отношения призраков, часто думали: какую связь имеет этот распад с нашей потусторонней влюбленностью? Этот бредовый дуализм совершенно расшатывал нас.
— Смотрите, смотрите, — вскрикнула Лада. — Я погрозила им, и они скрылись… Ваши двойники на шкафу… Только от призрака Мариуса осталась одна рука, которая машет нам из пустоты… Прощайте, прощайте, невидимые!!
Я: О, какой высокий… Вот этот в углу… Мариус, подойди сюда… Ты знаешь, около него невозможно жить. Становишься истуканом, играющим сам с собой в прятки.