Я сравнил систему определения личности с оком – столь чувствительным, что два чужака не могут появиться в Утопии, не будучи обнаруженными им. Но око не может видеть, если им не управляет мозг, око не может смотреть в ту или другую сторону, если оно не зависит от воли, преследующей известную цель. В Утопии главнейшей задачей является центральная организация, управляющая всем.
Там должны быть мужчины и женщины, устраивающие весь этот порядок – улучшенное сообщение, общественные учреждения, механизмы экономических отношений. Таких мужчин и женщин должно быть немало, меж ними должна установиться известная преемственность. Ни какое-либо отдельное лицо, ни случайно образовавшаяся группа лиц не смогли бы создать и поддерживать столь обширную и сложную организацию; эти основатели должны обладать коллективной, а может быть, и свойственной каждому из них в отдельности широтой взглядов. Вероятно, личным желаниям эти люди отводят лишь второстепенное место и, следовательно, практикуют самоотречение. Они должны быть деятельны и настойчивы, что предполагает наличие дисциплины. Но в Утопии-модерн, бесконечно прогрессирующей, все общественные организации должны быть столь же подвижны и способны к самосовершенствованию, как и всякий живой организм. Все это, несомненно, вытекает из гипотез, на которых мы строим свою мечту об Утопии. Не так ли?
Ботаник рассеянно кивает в знак согласия.
Я умолкаю, тасуя в мыслях все впечатления, вынесенные за это трехдневное пребывание в Утопии. Рядом с личностями, с которыми мы сталкивались непосредственно – с хозяевами гостиницы, с администратором завода и товарищами по труду, с блондином-паганистом, клерками и так далее, – будет стоять много других фигур: дети, мужчины, женщины, которых мы наблюдали на улицах и в окнах домов. Они все представлялись бы мне обычными людьми, знакомой толпой, но где же те, кто должен стоять особняком и направлять всю эту толпу к известной цели?
И вдруг я вспоминаю чисто выбритого мужчину, который немного поговорил с нами в государственной конторе в Вассене – человека, живо напомнившего мне мое мальчишеское представление о рыцаре-тамплиере, – и с ним приходят мимолетные впечатления от других серьезно глядящих, одинаково одетых людей. Слова и фразы, прочитанные в местных книгах и газетах, язвительные речи развязного босого типа со светлыми волосами – все это должно было вот-вот сложиться.
Глава шестая
«Женская доля» в Утопии
§ 1
Пусть я сам и дошел до того, что проблема Утопии очень просто разрешилась в проблему управления и руководства, я обнаружил, что ботаник за мной не поспевает. Откровенно говоря, он не может думать так уверенно, как я. Я чувствую, чтобы думать, он думает, чтобы чувствовать. Я и мне подобные способны гораздо шире все понимать, ибо мы становимся одинаково легко как на отвлеченную точку зрения, так и на личную. Вот почему я в состоянии понять своего спутника, а он сам – совершенно не в силах понять меня. Он, например, желает чувствовать закат солнца и вполне убежден, что сильнее ощущал бы его, если бы не знал, что расстояние Солнца от Земли равняется девяноста двум миллионам миль. Ему ужасно хочется чувствовать себя свободным и сильным, и это чувство он предпочитает действительной свободе и силе. Он не мечтает о том, чтобы совершить что-нибудь великое, но он прельщается блеском тех великолепных деяний, с коими его случайно сталкивает судьба. Он не постигает, что на горные высоты, куда возносится мысль философа, взбираются по составленному плану, и что, тратя на это свои силы, можно в это же время переживать самые разнообразные чувства. Он не может постичь также, что самая мысль – это тоже чувство, но в более утонченном виде.