Братства штундистов вели трудовую, трезвую и упорядоченную жизнь. Для В. Розанова штундизм был "огромным, неуловимым и повсеместным явлением", мечтой ""переработавшись в немца" стать если не "святой" - таковая мечта потеряна - то по крайней мере хорошо выметенной Русью, без вшей, без обмана и без матерщины дома и на улице <...>: это и есть штунда" [Розанов 1990, 431]. К концу XIX века штундизм радикализовался и стал "благодатной почвой для социалистической пропаганды". Согласно штундизму, "люди должны жить отдельными братствами или общинами, при этом должны быть разделения и специализация труда и обмен продуктов натурою. Деньги не должны существовать; конторы и торговцы - точно так же" [Бонч-Бруевич, 181; Клибанов 1978, 323].
Гернгуттерская колония Сарепта (см. Первую книгу Царств, 17), близ Царицына, насчитывала в 1769 году двести братьев, которые умудрялись совмещать в своем укладе общинность и индивидуализм. Гуттерские братья из Радичева составляли в начале XIX века сорок четыре семьи, живших в состоянии примитивного коммунизма. Дети воспитывались вместе, без родителей [Клаус]. В 1820 году в Молочных Водах, по соседству с молоканами и духоборами, было сорок колоний меннонитов. Каждая состояла из пятнадцати-двадцати дворов, удаленных друг от друга на расстояние от двух до пяти километров. На относительно небольшой пустынной территории Молочных Вод были тутовые рощи и леса, плодородные поля и пастбища, на которых пасся отличный племенной скот [Барсов, 95; Haxthausen, т. 2, 160 и т. д.]. Меннонитская церковь, "чистая и святая", должна была готовить пришествие Царства Божия на землю. Меннониты, умевшие читать и писать, насчитывали в 1917 году сто тысяч землепашцев и ремесленников. В 1923 году их сельское хозяйство считалось образцом для Средней Волги и всего юго-востока [Зюрюкин]. Завистники называли их "маммонитами". Меннонитов, как "кулаков", ликвидировали во время коллективизации (начиная с 1929 года).
В конце XIX века в России образовался целый архипелаг утопических общин (особенно много их было в южных провинциях и Закавказье, служивших местами переселения со времен Николая I). Их любовь к труду, трезвость, уважительное отношение к женщинам, забота об образовании, отрицательное отношение к государственным и церковным институтам сделали эти общины идеалом либеральной интеллигенции. Эти островки утопии, нередко процветающие, были уничтожены коллективизацией 1929-1930 годов.3
Толстовство. Революция - против народного утопизма
Отношения народного утопизма с русской интеллигенцией неоднозначны. Интеллигенция открыла для себя народный утопизм только в середине XIX века с развитием этнографии и "изобретением" крестьянского "мира" (Хакстгаузен), в котором славянофилы и демократы видели то оплот борьбы с капитализмом, то основу "русского социализма" (Герцен). Мотивы и жанры народной утопии использовались многими. Тут и "поэт-гражданин" Н. Некрасов (1821 - 1877): Дедушка, Кому на Руси жить хорошо?; и драматург А. Островский ((1823 1886): Снегурочка, по мотивам которой Н. Римский-Корсаков написал оперу; и писатель Н. Лесков (1831 - 1895) с его "правдоискателями", и народник Н. Златовратский (1845 - 1911), воспевавший "мир" в Сне русского крестьянина [Устой, 1878-1883]. В. Берви-Флеровский (1829-1918) и С. Степняк-Кравчинский (1851 - 1895), эмигрировавший в Лондон после попытки теракта, использовали утопические фольклорные мотивы для пропаганды революционных идей. В Сказке о копейке Степняк-Кравчинского (1870) волшебная птица переносит крестьянина в царство свободы, где нет господ, а труд приносит радость. В Сказке о Мудрице Наумовне (1875) в "царстве будущего" нет ни бедных, ни богатых, ни обжор, ни лентяев, а "предрассудки" (религия) исчезли. Это царство любви ("Любушино царство"), братство рабочих, которые стали самим себе хозяевами [Агитационная литература...].
Встреча Толстого с двумя крестьянскими утопистами определила круг его нравственных поисков и утвердила в правильности обращения к народу. Тверской крестьянин В. Сютаев (1819 - 1892), с которым Толстой познакомился в 1881 году, проповедовал евангельский идеал любви к ближнему: он считал, что такая любовь может объединить всех людей в семью, где не будет собственности, коммерции, денег, раздоров и насилия [Vogue; Клибанов 1978, 316 - 323, Синявский, 364 - 380]. Крестьянин Т. Бондарев (1820 - 1898), который был "шаббатистом" (так назывались молокане, близкие к иудаизму), изложил "закон труда" в сочинении, о котором Толстой говорил, что оно будет иметь гораздо большее влияние чем вся русская литература вместе взятая. Сочинение называлось Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца. В нем говорилось, что разрешение всех бед человечества в принятии "первородного закона", данного Богом Адаму (Бы., 3:19): "В поте лица твоего будешь есть хлеб твой" (Бондарев заменил "есть" на "месить"). Только после завершения "хлебного труда", т. е. обработки земли (тридцать дней в году для каждого), можно заниматься другими делами. Фабрики должны быть построены за городом, чтобы облегчать чередование занятий. Бондарев развивает эту идею в своем трактате в форме вопросов (более 250), адресованных "образованному классу", извратившему этот закон. Главная идея Сютаева и Бондарева одна и та же - большая единая семья, но средства осуществления идеала разные: евангельская любовь - у одного, следование первобытному закону труда - у другого. Толстой синтезировал их идеи (см. письмо Е. Попову от 2 августа 1889 года). Он извлек из "проповеди блаженств" и главы 5-й Евангелия от Матфея пять заповедей, выполнение которых поможет без насилия, одним лишь самосовершенствованием, создать Царство Божие на земле. Этим заповедям следовали общины толстовцев, появившиеся в России и за границей (сам Толстой относился к толстовцам сдержанно).
Большевики поначалу не препятствовали этим утопиям, стараясь завоевать доверие общинного сектантства. В октябре 1921 года Народный комиссариат сельского хозяйства обратился по просьбе Ленина "к сектантам и староверам России и зарубежья", призывая их (как в свое время - Екатерина II) создавать коллективные хозяйства и обещая им полную свободу совести [Клибанов 1969, 235 и т. д.; Мюллер, 525 и т. д.; Поповский, 83 и т. д.]. Даже если цифра тридцать пять миллионов (общее число сектантов, из которых двадцать пять миллионов - староверы) кажется преувеличенной, многочисленные антирелигиозные социологические опросы подтверждают рост числа баптистов, евангелистов, адвентистов и толстовцев, которые стремились к братской трудовой жизни в начале 20-х годов. Предводитель евангельских христиан, бывший молоканин И. Проханов (1869-1935), вернулся в Россию в 1926 году с проектом создания на Алтае "Солнцеграда" или "Евангелегорода", освещаемого электрическим солнцем [Kahle, 450 и т. д.]. Однако в 1929 - 1931 годах десятки тысяч духоборов, молокан, малеванцев и меннонитов стали проситься в (ре)эмиграцию и были отправлены в ссылку или расстреляны. Немногие, как Б. Мазурин, основатель сельскохозяйственной "толстовской" общины "Жизнь и труд" (вегетарианство, запрет курения, спиртного, ругательств, распущенности, отказ от частной собственности, автономия), выжили в лагерях, чтобы свидетельствовать впоследствии о ненасильственном противостоянии сект и общин большевистской гегемонии. Одной из целей коллективизации было полное уничтожение очагов общинного христианского утопизма.