Большинство движений пытается обосновать свои политические программы идеологическими и историософскими концепциями. Младороссы тяготеют к традиций радикального консерватизма К. Леонтьева, в то время как солидаристы (наиболее популярное течение в среде русской эмиграции) обращаются к Серебряному веку и философии "персонализма". Один из властителей дум солидаристов философ И. Ильин (1882 - 1954) в Творческой идее нашего будущего (1934) приветствует инстинктивное, импульсивное формирование "нового русского человека", которое постепенно подчиняется духу любви к "Богу, Отечеству и национальному Вождю". Концепция Ильина предвидит основание массовой организации наподобие старинных монашеских и военных орденов - "русского рыцарства": явно утопическая идея, напоминающая те, что вдохновляли создателей "Ордена российских рыцарей" и других тайных обществ в начале XIX века.
Авторы, принадлежащие к более скромным группировкам эмиграции, с неменьшим усердием разрабатывают концепции будущего России. Крестьянский проект бывшего толстовца И. Наживина напоминает чаяновский: "землю обетованную" надо искать не за морями или в далеком будущем, а в крестьянской России (где частная собственность заменит "мир"), преображенной волшебными словами "свобода", "знание", "труд" (Где наша земля обетованная?, 1926)9. Утопические настроения проявляются и в исследованиях о будущей "софиократии" Б. Шварца из "Общества русской государственной идеи", в особенности в его Пути культуры (1928).
Самую большую известность среди идеологических утопий эмиграции получила утопия евразийства. Лингвист Н. Трубецкой (1890-1938), историк Г. Вернадский (1887-1973), географ П. Савицкий (1895 - 1968) и другие сближаются под лозунгом, перефразирующим Достоевского: "Исход к Востоку". Этот лозунг станет одним из трех заглавий их книги-манифеста, вышедшей в Софии в 1921 году. Эти ученые (к ним вскоре присоединится Р. Якобсон, 1886 - 1982) говорят о "Евразии", континенте, которому Россия принадлежит телом и душой. России, наследнице империи Чингиз-Хана, нечего искать на чуждом ей Западе. Ей надо осознать свое глубокое единство с "туранскими" народами свои связи с евразийской почвой и соответственно строить свое будущее. Этот тезис восходит к славянофильским идеям о "русской самобытности", к "культурным типам" Данилевского и Шпенглера и основывается на многочисленных геологических, климатологических, географических, физиологических, лингвистических, культурных и, разумеется, исторических данных. Особенность евразийства - сотрудничество специалистов из разных областей науки. Они мечтают о едином знании (иногда - о единой идеологии). Трубецкой создает набросок системы описательных и интерпретативных наук (история и историография, география и "геософия", этнография и "этнософия" и т. д.), подчиненной "персонологии", науке о личностях и народах (последние являются живыми "симфоническими" личностями): евразийский проект не может быть осуществлен без такой системы знаний (оживленной духом православия), которая поможет определить роль России в рамках Евразии [Н. Трубецкой 1927, 6 - 7]. Резко антибольшевистские вначале, евразийцы с симпатией наблюдают за формированием Советского Союза, в котором воплощается их идея экспансии на Восток, а также их ностальгия по единой идеологии. Сторонники государственности в конце двадцатых годов придут к признанию ценности советской системы и планам ее использования в качестве учредительной основы "новой России" [Алексеев 1928а].
Наконец, эмиграция продолжает начатую "богоискателями" философскую дискуссию о революции и утопии, утопии земной и небесной, истории и метаистории (см. Вехи, 1909 и Из глубины, 1918). Философ права П. Новгородцев (1866 - 1924) публикует в 1922 году в Берлине критический анализ утопий о земном рае (консервативных, либеральных и марксистских), предпринятый им до революции (Об общественном идеале, 1911 - 1917). Противоречие между личностью и обществом исключает как возможность установления гармоничного социального порядка, так и абсолютизацию форм общественной организации. Идею счастливого исхода истории человечества следует заменить идеей постоянного и беспредельного совершенствования человека. Богослов Г. Флоровский (1893 - 1979) занимается "метафизическими предпосылками утопизма" (1926), философ С. Франк (1877 - 1950) предостерегает от "ереси утопизма" (1946). Милленаристская утопия отвергнута, но утопизм остается в силе: журнал Новый Град (1931-1939), возглавляемый И. Бунаковым-Фондаминским, Ф. Степуном и Г. Федотовым, при участии Н. Бердяева, С. Булгакова, П. Бицилли, в своих поисках "общества более человечного, свободного и братского общества, в пределе превращающегося в Царство Божие", восходит к Соловьеву и Федорову [Варшавский, 170].
Среди "художественных" утопических текстов эмиграции единственный, до сих пор удостоившийся внимания, - роман генерала П. Краснова (1869 - 1947) За чертополохом (1922) [Wagemans; Stites, 186 - 187]. Зачумленная, обезлюдевшая Россия полностью отрезана от внешнего мира непреодолимыми зарослями чертополоха, который вырос на костях миллионов беженцев, уничтоженных войсками Запада. Около 1960 года маленькая экспедиция русских берлинцев преодолевает заросли и с удивлением открывает за ними возрожденную патриархальную Россию, живущую "по Богу, по любви" [Краснов, 72] под мудрым правлением потомка Романовых. Утопия Краснова написана живым, "чистым" языком, символизирующим возрождение русского начала. Это сближает ее с неославянскими утопиями Красницкого и Шарапова (в сравнении с которыми антисемитизм Краснова кажется на удивление безобидным), Чаянова, а также с Офирией Щербатова (Краснову не чужд оккультизм). Роман интересен не столько своими описаниями идеального Государства (смесь технического прогресса и допетровских традиций), сколько контекстом, в котором это государство формируется. Предательство со стороны западной демократии - вот причина прихода к власти в России коммунистов, которые станут жертвой собственной дикости. Новая Россия, изолированная от Европы, возродится и вернется на международную арену, чтобы диктовать свои условия, вернуть себе все, что она потеряла после революции и повести за собой мир. Ее союзником в этом будет националистическая Германия, которая, по примеру России, сбросит коррумпированную полицейскую диктатуру социалистов. Члены национальной партии, победившей на выборах, носят мундиры, украшенные свастиками (книга, напомним, написана в 1921 году).
Утопии первой половины двадцатых годов в основном разделяют идею о том, что коммунистическая империя падет сама по себе. Лишь в книге Когда рушатся троны (1925) Н. Брешко-Брешковского (1874 - 1943), автора популярных романов-сенсаций, рассказывается о том, как в некой стране (Болгарии?), управляемой коммунистами, образуется движение сопротивления, а падение режима вызвано возвращением монарха на белом коне. При этом евреи, истинные виновники победы коммунистов, интернируются в лагерь. "Международное еврейство" спасает их от голодной смерти, и страна становится "judenfrei", свободной от евреев: самая ранняя версия того, чему суждено было случиться на самом деле. Схема романа Брешко-Брешковского напоминает утопию Краснова: плохое правительство, экономический крах, бегство от коммунистов за границу (предпочтительно - со своим капиталом) и только после этого медленное возрождение страны. Сатирик А. Аверченко (1881 - 1925) видит Совдепию настолько опустошенной, что большевики, прячущиеся в лесах, уже к 1925 году превращаются в дикарей, покрытых густой шерстью (Рай на земле, 1922).