После указа Екатерины II, разрешавшего староверам- эмигрантам вернуться в Россию, а иностранцам - осваивать пустующие земли (1762), поповцы основали колоссальные монастыри крепостного типа, которые жили требами, торговлей и ремеслами, в лесах Стародубья под Черниговом, на острове Ветка в Польше (на притоке Днепра), где жило до сорока тысяч староверов, в бассейне Иргиза (к востоку от Саратова). Во время эпидемии чумы 1771 года поповцы и беспоповцы оказывали помощь больным и построили в Москве два больничных комплекса с церквями, приютами и гостиницами (т. н. Рогожское и Преображенское кладбища), где обитали тысячи прихожан, среди которых - несколько богатых купцов. Труд считался здесь главной добродетелью. Отказ от мирского постепенно свелся к формальным правилам и запретам на чай, табак, алкоголь, кофе, салаты (!), танцы, клубы, карты, верховую езду, корсеты, перчатки из собачьего меха, модную одежду (согласно "списку грехов" 1846 года) [Мельников VII, 491]. Крестьяне, служившие хозяевам-староверам, приравнивались к "гражданам" общины, получали многочисленные льготы (жилье, кредиты, вспомоществования) и могли надеяться однажды стать материально независимыми [Рындзюнский, 455 - 487]. Династии промышленников или купцов-староверов играли важную роль в развитии капитализма в России, поэтому есть искушение применить к староверам метод М. Вебера, анализировавшего связь протестантской аскетической этики с духом капитализма. Ключи к материальному благополучию староверов (которое никогда не было самоцелью) - маргинализация (до 1905 года староверам запрещалась любая общественная деятельность, как английским dissenters - в 1673 - 1828 годах); изучение Писания (отсюда - уровень образованности выше среднего); верность практическому идеалу Домостроя; чувство солидарности гонимых. Так пассеистская ("интегристская") утопия, появившаяся в ответ на попрание традиции и чужеземное влияние (как позже "нативистские" движения в странах третьего мира), превратилась в двигатель социально-экономического развития и фактор политической оппозиции.
Другие староверы отправлялись из удаленных монашеских убежищ на поиски легендарных святых мест. "Истинная вера" покинула Церковь, теперь эту веру надо искать в пустыне, в дальних "счастливых землях" или исчезнувших святых городах.
Для бегунов царство Антихриста, воплотившегося в Никоне, а затем - в Петре Великом и его наследниках1 проявлялось и в подушных податях, и в земельном налоге, и в частной собственности, угнетавших и порабощавших народ. "Глагол "мое" от диавола", - писал, цитируя св. Иоанна Златоуста, основатель секты бегунов солдат дезертир Евфимий [Кельсиев IV, 262]. Спасение оставалось лишь в бегстве и подполье: законы, переписи, налоги, военная служба, паспорта более не существовали для этих противников "светскости" и "окультуривания" (ср. очерк В. Пескова о семье староверов, живших в Сибири, в скиту, с 1945 года и обнаруженных в 1978-м). Некоторые бегуны отказывались от своих имен, другие делали себе паспорта-пародии: "Отпустил мя, раба Божьего великий Господин града Вышнего, Святого уезда, Пустынного стана, села Будова, деревни Неткина, чтоб не задержали бесы раба Божьего нигде" [S(verac, 128 - 129; ср. Leroi-Beaulieu, 1203 и т. д.; Чистов, 244].
Среди староверов (главным образом - среди бегунов) была особенно популярна легенда о невидимом граде Китеже. Существует целый комплекс устных и письменных преданий, касающихся озера Светлояр (сто километров на северо-восток от Нижнего Новгорода). Чтобы спасти Китеж от нашествия татар в XIII веке, Господь погрузил город на дно озера, или скрыл под соседними холмами, или сделал невидимым для грешников. Первые две версии относятся к устным легендам, последняя сообщена в Книге глаголемой летопись начала XVII века, которая сопровождена текстом того же времени - Повестью и взысканием о граде сокровенном Китеже. Китеж - это царство небесное, спрятанное на дне души, "благоутишное приста нище", обещанное тем, кто бежал "от мира и его благ", очистил свой дух и сердце. Тайный город отзывается в чистых сердцах звоном колоколов. Мотив утонувшего города здесь связан не с наказанием, а с поисками "промежуточного рая". В Послании сына своему отцу (1702 г.) монах, покинувший жену и родителей ради "тайного монастыря", успокаивает их: "Аз живу в земном царствии, с отцы святыми, в месте покойне. Поистине, родители мои, царство земное. И покой, и тишина, и веселье, и радость духовная, а не телесная" [Мельников VII, 218].
Китеж стал для староверов местом паломничества, символом невидимой Церкви, противостоящей Церкви никонианской. Интеллигенция начала XX века видела в этой легенде воплощение народных религиозных чаяний [Дурылин], "несбыточную мечту" о Святой Руси (Волошин). Короленко, Пришвин, Гиппиус и другие совершали паломничество в Китеж. Васнецов и Рерих рисовали святое озеро. Римский-Корсаков написал в 1907 году пышную вагнерианскую оперу по книге В. Бельского, объединившей истории девы Февронии (см. гл. I) и града Китежа. Мифом о Китеже, "светлом Китеже на дне наших сердец" Владимир Янкелевич закончил свои размышления Чистое и Нечистое.
Поиски Китежа были духовными поисками. Однако земной рай оставался живым мифом. Среди бегунов распространялись путеводители ("путешественники") с маршрутами, ведущими в реальные или воображаемые края. Специалист по народным "социально-утопическим" легендам К. Чистов насчитал двенадцать таких мест (с XVII до конца XIX веков). Религиозные, социальные и экономические элементы перемешаны в этих легендах так же, как в американской мечте об Эльдорадо. Веря в то, что второе пришествие произойдет на побережье Каспийского моря, бегуны обосновываются там, "в тростниках". В 1825 году в Нижнем Новгороде ходили слухи о "реке Дарье", чьи воды полны рыбы, а берега плодородны. В Войне и мире (т. 3, 2-я часть, гл. IX) Толстой упоминает о подобных слухах, ходивших среди крестьян князя Болконского. Якутская легенда, слившаяся с похожими русскими преданиями о цветущей и обильной "земле бородачей", вдохновила несколько арктических экспедиций XVIII и XIX веков [Окладников]. Самая важная среди этих утопических легенд - легенда о Беловодье, появившаяся в начале XIX века у бегунов, а затем широко распространившаяся среди русских крестьян. Многочисленные путеводители на одной-двух страницах дают сходные описания: Беловодье находится на краю земли, за высокими горами, на берегу моря или даже на острове (островах, до семидесяти); его населяют беглые христиане из России и Европы; Божий закон заменяет им светское правление; война им неизвестна; плодородная земля покрыта зеленью [Мельников VII, 213; Мельников-Печерский, 95; Чистов, 253 - 263]. Название Беловодья напоминает о воде апокрифов, "белой как молоко". На старорусском "белый" мог значить то же, что "свободный": "белые" земли были свободны от налогов, в противоположность землям "черным". Беловодье помещали на высокогорных плодородных долинах Алтая, на Курилах, в Японии (легендарном "Опоньском царстве", закрытом для русских до середины XIX века). С 1825 года до конца XIX века сибирские крестьяне, заводские рабочие и шахтеры со своими семьями уходили от хозяев, чтобы отрядами в несколько десятков или сотен человек искать землю обетованную (утопия - один из стимулов русской колонизации). Несмотря на трудности и неудачи, они упорно продолжали поиски. Одна из последних экспедиций была организована в 1898 году. Трое казаков решили проверить рассказы одного "беловодского епископа" (самозванца) и отправились в Японию, через Константинополь, Иерусалим, Сингапур, Сайгон, Гонконг. Дневник их предводителя, Г. Хохлова, опубликованный Короленко, исключительное свидетельство противостояния между людьми образца XVII века и цивилизацией конца XIX века. То, о чем писали авторы литературных утопий (потрясение от увиденного в другом мире, столкновение культур), было пережито тремя бесстрашными казаками, ушедшими на поиски "истинной веры".
Мир казачества, демократический в своей основе, принимавший всех, кто бежал от общества, государства или церкви, считающийся даже моделью антиобщества, тоже порождал свои утопические легенды. Некрасовцы (по имени атамана-старовера И. Некрасова), участвовавшие в булавинском восстании (1707 - 1708 гг.), обосновались в устье Дуная, затем на побережье Мраморного моря, где следовали жестким "предписаниям Игната". В России о них ходили легенды, в середине XIX века путеводители староверов настойчиво советовали идти в "свободную землю" некрасовцев. На самом деле некрасовцы мечтали о другом - о "граде Игната", райском городе "за морем песка" (Аравией), в котором Некрасов, умерший в 1737 году, продолжает жить, и откуда он однажды вернется как "освободитель". До конца XIX века некрасовцы отправляли своих посланцев в Египет, Эфиопию, на Ближний Восток, в Индию и даже в Китай на поиски этого счастливого города [Чистов, 297 и т. д.].