— Так я такой же и остаюсь, — смущенно и нерешительно проговорил Петр. Полехин продолжительным взглядом посмотрел на Золотарева, и глубочайшая горечь души отразилась в его глазах, он с горестной иронией усмехнулся и сказал:
— Да нет, Петр Агеевич! Не таким ты останешься, не таким! Иначе незачем им было и рыночную реформу затевать, которая, прежде всего, направлена на переделку всех нас, рабочих. И, к нашему большому сожалению, реформаторы с экономикой не справляются, а с нами справляются и повернули нас в свою сторону. Вот, по мастерству, по таланту, по желанию работать в коллективе, может, вы еще остаетесь таким, каким вас сделала советская власть, — продолжал Полехин, не отрываясь взглядом от лица Золотарева. — А природу свою вы меняете, стараетесь приспособиться. Сами того не подозревая, что из рабочего с высоким гражданским достоинством, превращаетесь в обыкновенный, вульгарный рыночный товар, в наемного работника у хозяина. И служить своим талантом и мастерством будете хозяину, так как будете сколачивать хозяину частный капитал, и сами-то станете частью этого капитала. Вот таким вы станете частником, в смысле собственностью хозяина, а не частным собственником.
— У меня в мыслях никогда частник не стоял, — с уверенной категоричностью сказал Петр, чувствуя, как в нем закипает протест против того, что его отнесли к частнику, но тут же хохотнул и добавил: — Если все такие, как я, рабочие станут частниками, то и частники сами собой дымом улетучатся.
— Может, оно и так, лично в вас частник не живет, — усмехнулся Мартын Григорьевич, — только вас с молчаливого согласия уже сделали частной собственностью хозяина в виде прибыли от вашего труда и от вашей экономической зависимости от хозяина. А и ежу понятно, что всем рабочим заводскими частниками-собственниками никогда не быть, для того капитализм и вернули нам всем, чтобы над рабочим людом повесить рабство от частного капитала.
Каштан над ними, будто спохватившись, живо пошевелил листьями, обдул свежим дуновением, белые свечи цветов на нижних ветках покачнулись и стряхнули горсти лепестков. На соседний тополь бойко села стайка воробьев, дружно зачирикала и облачком снялась, а у фонтана по-прежнему, не уставая, резвились дети.
— Что-то вы мудрено говорите, Мартын Григорьевич, — недоуменно пожал плечами Золотарев.
— Ничего мудреного нет, если к жизни вдумчиво и внимательно присмотреться, — ответил Полехин спокойно и уверенно. И Петр подумал, что мастер цеха бессомненно уже ко всему присмотрелся. И он, Петр тоже, может быть, присмотрится, только, как бы это не было поздно. — Ведь можно понять разницу, — продолжил Полехин, — между тем, что нам, рабочим, поручало и заказывало государство от имени народа в интересах общества, да и самих рабочих растило и обучало в интересах общества, и тем, что теперь будет заказывать капиталистический рынок и не в интересах общества, а в интересах тех, кто с потребительской рыночной прибыли накачивает свои капиталы. Кстати, и рабочих как потребительский товар по названию рабочая сила капиталисты же ведут на этот самый рынок с их руками и мастерством как живой капитал, — Полехин вновь внимательно посмотрел на Золотарева, думая, что, может, он действительно говорит что-то мудреное для него. Но Петр смотрел перед собой сосредоточенно и растеряно именно от понимания всего, что открывал Полехин.
— А государство нонешнее что ж? Оно со своим президентом, и со своим правительством, отказалось, и отстранилось от всего — от экономики, от науки, от культуры и прочего, да, как видно, и от самого трудового народа откачнулось и все препоручило мифическому рынку… Эх, Петр Агеевич, Петр Агеевич, жалко мне вас. Раньше вы почему-то все сторонились парторганизации, а выходит, вон какая сторона вам нужна была… — вздохнул Полехин.
Эти слова, открывшие подозрения Полехина громом прозвучали для Золотарева. Они прозвучали для него недоверием от своего же брата рабочего, и в нем что-то забушевало. Он хотел, было резко возразить на счет частника, хотел как-то доказать, что никогда мысли о частном деле не держал и не настроен держать. Но в этот момент из проходной пошел рабочий люд и Полехин тотчас утратил интерес к Золотареву, стал кого-то высматривать и, видно, заметив того, кто нужен был, сказал Золотареву:
— Ну, будь здоров, Петр Агеевич, ежели появится интерес ко мне — каждую среду и пятницу я здесь тебя жду после пятнадцати.