— У дедушки была, — скажет она мужу. — Совсем плохой стал. Скоро помрет. Смотри, что подарил мне.
Иван равнодушно рассматривает кольцо, спрашивает:
— Золотое?
— Из червонного золота. Самое дорогое.
— Да. Ценный подарок.
— Просит, чтоб мы у него по очереди ночевали, — говорит Люся. — Боится один помереть. Кому до него дело? Один живет, никто к нему не ходит.
— Надо подумать, — говорит Иван. — Дело серьезное. Может, в больницу положить?
— Кто ж его возьмет? Он не болен ничем.
— Тоже верно.
Иван напряженно думает, потирая бледный лоб круговыми движениями пальцев, словно разгоняя какие-то туманные мысли. Но думает он не о предложении дедушки, которое кажется ему совсем нереальным, а о золотом колечке, подаренном Люсе. В его сознании никак не совмещаются какие-то разрозненные мысли и догадки, что-то там крутится, крутится каруселью и словно бы то лошадка с золотыми копытцами промелькнет, то длинношеяя жирафа, то носорог, — и все это зверье крутится, крутится и никак не может догнать друг друга, а вместо музыки звучит знакомый и раскатистый смех.
— Это такой человек, — слышит он голос жены, разглядывающей колечко, — что просто невозможно сказать! Так много мне помог, принял такое участие. Я ведь совсем девчонкой была, а он мне навстречу пошел, прописаться помог, на работу устроил. Наша обязанность теперь не оставить его. Совсем ведь старенький. Ты бы зашел к нему. Ему ведь теперь тоже обидно. Как начальником был, все вокруг него хороводились, а теперь никому не нужен. Он ведь всех всегда выручал, помогал всем, а как ему тяжело, так все в кусты. Ох, люди, люди! А я не могу. Он мне как родной. Да что родной! Он мне дороже родного! От отца с матерью совета доброго не слышала, одни только попреки. А дедушка мне помог человеком стать. Я лучше людей не встречала, нет. Нам, Ванечка, надо как-то позаботиться о нем, как-то помочь ему. Мне одной теперь тяжело. Надо бы и тебе к нему наведываться. Он спрашивает о тебе, интересуется, как живешь. А ты совсем уж забыл про него.
— Надо подумать, — упрямо твердит Иван и трет пальцами лоб.
Лошадка бежит за зеброй, зебра за жирафой, жирафа за тигром, а тигр за носорогом… И никак никто не может догнать друг друга. Ивану даже смешно.
Люся очень возбуждена и озабочена. Она на этот раз никак не может убедить мужа, что дедушка хороший и добрый. Все ее слова о нем как бы глохнут в воздухе, не доходя до его сознания. Она даже сердится на Ивана, обвиняя его в душевной черствости, хотя втайне и понимает мужа, отчего еще больше сердится.
— Ну чего особенного! — говорит она в сердцах. — Подумаешь — колечко! Он вообще в завещании хочет, чтобы все его вещи достались мне. Не нужны они, конечно, но как ты ему скажешь об этом, если он сам не понимает. Обидеть его, да? А за что? Скажи… За его доброту ко мне? Поди к нему и сам скажи, что не надо нам ничего. Можешь и колечко вернуть. А я не могу… не в силах. Он ведь от всей души. Он сам чувствует, что скоро умрет, и просто хочет сделать нам приятное. Вот и все. Ты понимаешь хоть сам-то, что он скоро умрет?
Люся не ошибается, конечно. Анатолий Васильевич Рогов скоро должен умереть. На похороны придут его бывшие сослуживцы. Вполне вероятно, придут и бывшие жены с детьми, а может быть, даже и внуки, хотя он никогда ничего не рассказывал Люсе об этих людях, порой лишь жалея о том, что развелся с первой своей женой. «Выхода я не нашел другого, Люсенька. А это тоже не выход — развод с женой, — говорил он с грустной усмешкой. — Я о ней хорошо иногда вспоминаю. Хорошая у нас начиналась жизнь!»
На похороны придет, конечно, и Люся. Она уже теперь предчувствует свои слезы, которые ей трудно будет остановить, и она заранее думает о том, чтобы Ивана не было рядом.
И еще томит ее странное предчувствие непонятной пока еще и неосознанной, но желанной свободы. Она словно бы заранее знает, что, когда уйдет из жизни этот сильный человек, покоривший ее душу, когда утихнут слова надгробных речей и сомкнутся над вниз ускользающим гробом створки железной могилы, всем людям, которые останутся жить на земле, да и ей самой вместе с ними, будет еще кого любить — душа не оскудеет. Но это будет другая какая-то любовь. А какая именно — Люся и сама еще не знает, хотя и верит в ее очищающую силу.