Выбрать главу

Тревожило что-то и кроме самого вызова, кроме поспешности. Я даже прикрыл глаза, просеивая, как положено аналитику, факты, слова, собственные ощущения. И наконец, поймал камешек на сите: дело в дурацком, балаганном тоне письма, составленного секретарем Князевым. За бьющим напоказ кривляньем скрывался какой-то смысл… Поезд несся в тоннеле, раскачиваясь и подвывая. Рядом со мной две женщины разговаривали на непонятном языке, наверное, по-таджикски или по-узбекски.

И тут я догадался! Ну, конечно: письмо же было отправлено, хоть и с защищенного адреса, но обыкновенной электронной почтой, его мог перехватить и прочитать кто угодно — конкуренты Акимова, налоговые сыщики, доброжелатели из ГУБа. Для внутренней секретной переписки столь мощная корпорация, как "Глобал-Калий", несомненно, использовала шифры. Но что там должны были сделать, посылая сообщение стороннему адресату открытым текстом? Если сообщение важное и важность надо как-то прикрыть от чужих глаз?.. Вот именно! Для непрошеного или просто случайного читателя письма карикатурный стиль секретаришки служил не бог весть какой, но всё же маскировкой: речь, мол, о пустяках.

От такой догадки у меня вконец испортилось настроение. Получалось, что меня ожидало намного более серьезное дело, чем я думал. А значит, и намного более неприятное. Слишком серьезные дела приятными не бывают.

Я доехал в метро до Невского проспекта. А дальше двинулся пешком, свернул на запруженную автомобилями набережную Фонтанки, припоминая всё, что мне известно о Валерии Акимове. Мы с ним виделись один-единственный раз: когда я завершил разработку планов по калию, он сам приехал за результатами, потому что не доверял никаким видам связи, и проговорил со мной полчаса. Я заметил тогда, что он нисколько не похож на олигархов из телевизионных сериалов. Там обычно их играют актеры-толстяки с громкими голосами и пронзительными взглядами. Акимов же был непропорционально худым и высоким, с маленькой головой, говорил негромко и при этом смотрел куда-то в сторону, мимо собеседника.

В России сплетнями о причудах олигархов и об их интимной жизни кормятся стаи журналистов, но этим вечно голодным хищникам Акимов давал немного пищи. Он появлялся на телеэкране исключительно в деловых новостях. Даже несколько лет назад, когда внезапно погибла его жена, актриса, прошли только скупые сообщения о трагическом несчастном случае, без всяких подробностей. И с тех пор молва не связывала его, человека далеко не старого (сейчас-то всего сорок восемь лет), ни с одной женщиной. Он не был замешан ни в каких скандалах. Его взрослая дочь ни разу не попала в светскую хронику. О ней было известно лишь то, что, в отличие от разгульных отпрысков остальных сверхбогачей, это серьезная девушка, занятая научной работой.

К тому же, Акимов — единственный олигарх, обосновавшийся не в Москве, а в Питере, и разместивший штаб-квартиру компании не в помпезном небоскребе, а в скромном особняке на тихой Моховой улице. Я шагал по ней и думал о том, как давно здесь не был. Я вообще не люблю бывать в центре Петербурга. Как раз потому, что в юности, в прошлом веке, слишком этот город любил. Он казался не просто прекрасным: своей гармонией, слитностью царственных зданий с простором невской воды и неба он внушал надежду на гармонию самой жизни.

Высший миг торжества был двадцатого августа 1991-го, когда я, мальчишка, студент, плыл капелькой в океане трехсоттысячного демократического митинга, переполнявшего Дворцовую площадь. Помню вдохновенные лица вокруг, трехцветные российские знамена, самодельные транспаранты с зачеркнутой свастикой. Помню, как, словно в стремительном взлете, мне не хватало дыхания от чувства гордости за принадлежность к этому народу и этому городу. Прекрасно помню, хоть давно стараюсь не вспоминать. Слишком быстро погас тот солнечный день, слишком быстро исчезли прекрасные лица, одушевлявшие для меня мой город. Кто уехал, кто состарился и обессилел, кто умер в безысходности. Совсем другие люди заполнили петербургские улицы. Совсем, совсем другие, причем цвет их кожи и разрез глаз тут не имели никакого значения. А значит, мой прежний город перестал существовать. Он канул в небытие, и подновленные, разукрашенные дворцы остались на своих местах не больше, чем фальшивыми декорациями.

Поэтому я уже почти равнодушно наблюдал, как год за годом невскую панораму и старинные улицы всё больше уродуют безобразные стеклобетонные коробки, воздвигаемые новыми хозяевами жизни. Да, мерзко было видеть, как нелюди, убившие мой город, глумятся над его трупом. Но труп всё равно не воскресишь.