— О-о, аллах мой! Я охотно выслушаю вас, дети мои, очень рад, — оживленно заговорил Калагерий, усаживаясь на скамью возле дома.
— Так вот, Калагерий, нет больше терпения! До каких пор будут издеваться над нами старшина Добай и все остальные?! Извел он нас всех за то сено, которым накормили мы в тот день свой скот. А ведь если разобраться, то сено-то не его, а наше! Атаман, наверное, этого не знает?
Калагерий долго молчал, глядя прямо перед собой, потом спросил:
— Что же вы надумали делать?
— Мы хотим написать прошение и отвезти его атаману.
— А известно ли вам, дорогие, что атаман с теми, кто издевается над нами, из одной чашки ест?
— Да, но разве он не обязан выполнять свое дело честно? У нас уже нет сил терпеть этого Добая. Совсем замучил он народ. Вспомни, как плачет потерявшая разум несчастная Сапият, а кто сгубил ее мужа? А сколько таких, загубленных им людей? Да что говорить! До каких пор будем терпеть все это?! — возмущался Касым.
— И не только старшина, а Чомай лучше разве?! Ведь этот воротила один торгует маслом и сыром во всех курортных городах. И все земли не хватает. Ему надо очень много… Все наши земли! — негодовал Нанаш.
— Наших богатеев мучает жадность. Даже земли кадия Бийсолтан и Чомай забирают уже в свои руки, — заметил Касым.
— Ну, у кадия земли много, о нем нечего беспокоиться, — вставил Калагерий.
— Да, это, конечно, верно. Но что делать нам? Пользуясь тем, что Бийсолтан хорошо знаком с генералом — начальником области, они хотят теперь завладеть и нашими ничтожными клочками земли, — сказал Касым.
— Генерала они тоже купят! — вставил Калагерий.
— Вот мы и решили написать жалобу атаману, чтобы он одернул зарвавшихся богатеев. И будем еще просить пересмотреть дело Аслануки.
Калагерий сидел задумавшись. Когда-то в молодости он тоже пытался бороться за справедливость, да ничего из этого не вышло; все кончилось тем, что Калагерия обложили непосильными налогами, а когда он не смог расплатиться, отняли у него все и распродали с торгов. С тех пор он всю жизнь жил впроголодь.
Вспомнил все это Калагерий и сказал:
— Да… трудное дело — найти правду!.. Много впереди лишений, горя, нужды, но я верю, что мы все же найдем верный путь! Вы — горцы, дети мои, а настоящий горец ведь ничего не боится. Поэтому идите, родные мои, и ищите этот путь!
— Приехали! Приехали! — кричали на улицах аула, и все бежали к дому Аслануки.
Джакджак думала, что явится первой, но когда заглянула в ворота, увидела, что Дугу и Джугу уже там. Помедлив, она решительно вошла во двор. Касым и Нанаш, которые только что приехали от атамана, сидели рядом со стариками на низеньких скамеечках.
За короткое время двор заполнился людьми.
— Ах я несчастная, как давно ношу я свое горе! Теперь как бы не добавилось, — беспокоилась мать Аслануки.
Она и ее муж не решались расспрашивать Касыма и Нанаша, а сами с нетерпением ждали, когда те расскажут об их сыне.
«Может быть, аллах смилостивился и нашему сыночку облегчил участь?» — думала мать. По лица Касыма и Нанаша не давали такой надежды, они были очень печальны.
Когда люди притихли, Касым сказал:
— Отсюда мы отправились в станицу Баталпашинскую к атаману, но его охранники продержали нас три дня, а к нему так и не допустили.
— Где же вы, бедняги, жили эти три дня?
Перебивая друг друга, Касым и Папаш стали рассказывать.
— Были мы у Василия, который когда-то, помните, жил у нас в ауле и женился на нашей девушке Байдымат. Он и его товарищи очень хорошо нас встретили и решили помочь. Они договорились со стражем, и нас провели к атаману. То есть, не к атаману, конечно, но к какому-то важному человеку. Он взял нашу бумагу и прочел. Потом он куда-то уходил с этой бумагой и через некоторое время появился. Но ответ его нас не обрадовал. Он сказал, что старшина Добай пользуется у них большим доверием, верно служит царю, а такой негодяй, как Асланука, посмел поднять руку на его добро… Потому суд, якобы, правильно осудил Аслануку на каторжные работы, ведь царский суд — самый справедливый и он покарает всякого кто посмеет поднять руку на того, кто верно служит царю. И еще он сказал, что дело Аслануки нечего пересматривать; пусть, говорит, его кости сгниют там, куда его отправили. Вот каков их ответ на наше прошение, — с огорчением закончил рассказ Касым, сжимая кулаки и виновато глядя на мать Аслануки.
— Чтоб аллах проклял этих ненасытных собак! — плача, закричала она. Все последние дни она жадно ждала доброй вести о сыне, так надеялась! И сейчас, когда услышала страшные безнадежные слева, она уже не могла сдержать рыданий.